— А под моим присмотром, ты думаешь, он может начудить?
— Не обижайся, Квинт, но ты для него не командир, так, цивильный начальник. Тебя ослушаться — это просто нарушение дисциплины. А я прямой командир, и в этом случае речь идёт о нарушении легионерской присяги. А на это уже нужны очень веские причины.
— Да, пожалуй, ты прав, такое обоснование мне не приходило в голову…
Нежаркое утреннее солнце пробралось в просторную комнату сквозь щели в завесах, закрывающих высокие окна, ласково прикоснулось к нежной девичьей щёчке, пощекотало зажмуренные веки. Девушка фыркнула, просыпаясь, улыбнулась солнышку, то зажмуривая веки, когда луч бесцеремонно пытался ослепить её, то наоборот, распахивая огромные светло-голубые глаза на смуглом, точёном личике, обрамлённом русыми волосами. Она казалась нереальной в своём контрасте смуглой кожи и светлых до прозрачности глаз; резких, даже угловатых черт лица, линии плеч и рук, и мягкой округлости бёдер и живота.
При этом её нельзя было назвать красавицей ни с точки зрения соотечественниц, идеалом и мерилом красоты которых были приземистые, коротконогие, темнолицые женщины, горбоносые и косоглазые*, ни с позиции какого-нибудь мифического путешественника из Византии или Рима. Для первых она была безнадёжно уродлива именно своей стройностью и бледностью кожи, глаз, и волос, доставшиеся от матери, а те немногие черты, унаследованные от своего отца — смуглая кожа, чёткий, резкий профиль, горделивая посадка изящной головки, слишком ярко контрастировали с мягкими, светлыми, округлыми линиями всей её фигуры.
Девушка откинула тяжёлый полог, закрывающий вход в комнату, и впустила нескольких женщин-служанок, ожидавших её пробуждения. Они внесли глиняные кувшины с тёплой водой, плоские корыта, полотенца, расшитые угловатым орнаментом. Начались утренние гигиенические процедуры, которые доставляли даже некоторое удовольствие, а затем в ход пошли яркие краски в глиняных плошках и тонкие кисточки — на гладкую кожу девушки женщины стали наносить узор из прямоугольных линий, разных цветов и оттенков. Это был её компромисс с отцом, правителем Текамсехом. Этикет требовал, чтобы тело дочери правителя было покрыто татуировками, но она категорически отвергала это требование с самого детства, отчасти из-за неприятия дикой боли, которой сопровождалась эта процедура (на коже по-живому делали множество надрезов, в которые втирали яркие краски), отчасти из-за нежелания портить свою гладкую, нежную кожу. Правитель, обожавший дочь, пошёл на уступки, но ради соблюдения этикета, велел постоянно обновлять рисунок на её теле. Это неприятное действие она тоже не любила, но терпела ради отца.
Наконец со всеми процедурами было покончено, и Кетери, одевшись, вышла в соседнюю комнату, где её встретил стройный, невысокий юноша, старший брат Мэхли, внешность которого не была столь контрастной: в нём преобладали характерные черты майянских мужчин, разве что юноша обладал чуть более светлой кожей, более стройной фигурой и менее резкими чертами лица. Брат с сестрой тепло поздоровались друг с другом — их всегда связывала нежная дружба.
— Как спалось, сестрёнка? Боги посылали тебе хорошие сны?
— Да, дорогой брат, сны были хорошие. Но когда настало пробуждение и сны ушли, я вспомнила, что готовит нам ближайшее будущее, и мне очень захотелось снова заснуть… Скажи, Мэхли, от наших друзей по-прежнему нет никаких известий?
— Нет, Кетери, — покачал головой молодой человек, — если бы были новости, разве я не сообщил бы тебе сразу же? У нас ещё есть время, хотя его очень немного. Наш отец всеми силами старается оттянуть свадебную церемонию, но Тооантух наседает на него также изо всех сил…
— Пусть бы уже скорее всё началось, — горячо воскликнула девушка, на её глазах сверкнули слёзы, — на брачную церемонию я возьму кинжал, и просто воткну его в сердце своего несостоявшегося жениха!
— Милая моя сестричка, скажи мне честно, ты действительно сможешь воткнуть кинжал в сердце живого человека, каким бы негодяем он ни был? Да и при этом он не будет спокойно стоять и ждать, когда его убьёт собственная невеста.
— Так что же, ты предлагаешь просто ждать дня свадебной церемонии, чтобы сделать из меня послушную жену несостоявшегося жреца, из тебя — несостоявшегося правителя, а из нашего отца… — она закрыла лицо ладонями и горько заплакала.
— Не плачь, родная, — мягко сказал Мэхли, — у нас есть ещё несколько дней…
— А если за эти дни ничего не случится, мне придётся приносить клятву покорности будущему мужу перед могилами предков, которую нельзя нарушать никогда и никому?
— Не придётся, сестричка, — тихо сказал брат, — я встану рядом с тобой, возьму в одну руку своё копьё, в другую нож, и буду сражаться с каждым, кто посмеет приблизиться к тебе. А когда меня убьют…
— Я знаю, что делать в этом случае, брат, — тихо произнесла Кетери, — и поверь, моя рука не дрогнет, я никогда не стану женой несбывшегося жреца, прислужника предателя Тооантуха.
— Верю, моя дорогая сестра, — улыбнулся Мэхли, — но при этом надеюсь, что мы всё же обойдёмся без крайних мер, отстоим твою свободу, и все останемся живы! А теперь, вытри слёзы и пойдём, поздороваемся с отцом.
Правитель Текамсех встретил своих детей в небольшом зале, выходящем на извилистую галерею, ведущую в его личные покои. Дождавшись, когда все слуги и посторонние покинули комнату, он подозвал к себе Мэхли и Кетери, и тихо произнёс:
— Сегодня рано утром у меня был вначале гонец от Метерато, а затем и он сам. У него хорошие новости — вчера вечером в одну из тайных пирамид в джунглях проводник привёл отряд наших друзей из земли киче: самого жреца, его помощника, а также десятка воинов из племени Солнцеликих римлян, и их вождя, прибывшим к нам на огромных кораблях. Их воины вооружены длинными, острыми и крепкими ножами-гладиями, также у них есть какие-то воздушные лодки, на одной из которых они и прилетели к нам. Они поддерживают нашего друга Метерато, и готовы помочь нам, чтобы Страной Майя правил честный и справедливый правитель, а не хитрый змей Тооантух, или его ставленник! Сегодняшней ночью я проведу нескольких гостей к нам в потайные комнаты, и мы поговорим с ними о наших планах. Постарайтесь сегодня отдохнуть, чтобы ночью вам хотелось говорить о наших делах, а не спать, — улыбнулся Текамсех.