— Конечно. Уйму. — «Одного точно знаю, — подумал Филдинг. — Правда, когда я видел его в Чикаго в последний раз, он не нервничал. Теперь у него есть из-за чего беспокоиться». — Даже кое-кто из моих лучших друзей порой нервничает.
— Верю, верю. — Бармен бросил на Хуаниту быстрый взгляд. — Я пошел обратно за стойку. Не говори потом, что я тебя не предупреждал.
Как только он отошел, Хуанита перегнулась через стол и доверительно зашептала:
— Я не думаю, что меня ищет какой-то детектив или блондин этот, здоровый. Чего ради им меня искать?
— Может, у них есть к тебе вопросы.
— Какие еще вопросы?
Филдинг на секунду задумался. Ему очень хотелось помочь этой девочке, чем-то она напоминала ему Дэйзи. Получалось, что судьба самым чудовищным образом определила их обеих своими жертвами — Дэйзи и Хуаниту, хотя они никогда не встречались и, возможно, не встретятся, несмотря на то что имели так много общего друг с другом. Ему было жаль их обеих. Однако чувство жалости, как и чувство любви, и даже чувство ненависти, отличалось у Филдинга большой изменчивостью: оно очень сильно зависело от погоды — таяло летом, замерзало зимой, улетало при сильном ветре и вообще сохранялось в его душе каким-то чудом.
Доказательством этого чуда стали слова, слетевшие с его губ:
— О Поле.
— О каком Поле?
— О твоем сыне.
— С какой стати они будут спрашивать меня о Поле? Он слишком мал, чтобы ввязаться в какое-то серьезное дело, ему еще нет четырех. Самое страшное, на что он способен, — разбить окно или украсть какой-нибудь пустяк.
— Девочка, не будь наивной.
— Что значит наивной?
— Невинной.
Глаза Хуаниты широко распахнулись от ярости:
— Я вовсе не невинна. Может, я и глупа, но не невинна!
— Ладно, ладно. Брось.
— Я не собираюсь ничего бросать! Я хочу знать, с какой стати эти люди совершенно неожиданно начинают интересоваться моими детьми!
— Не всеми. Только Полем.