Кто-то в моей могиле

22
18
20
22
24
26
28
30

— Вот именно. Ей-Богу! Именно моя мамаша ему про нас с тобой напела.

— Но сначала кто-то должен был дать ему твой адрес, — заметил Филдинг. — Может, мальчишка-подавальщик или одна из официанток.

— Никто моего адреса не знает. Я никогда ничего не говорю о себе людям такого сорта.

— Значит, он как-то выяснил.

— Ладно. Значит, он как-то выяснил. А мне что за дело? Я не совершила ничего противозаконного. С какой стати я должна бежать?

— Может быть, — продолжал Филдинг, тщательно подбирая слова, — ты оказалась вовлечена в какую-то игру, о которой сама ничего не знаешь?

— Например?

— Объяснить тебе ничего не могу. — Себе он тоже ничего не мог объяснить, в его схеме оказалось слишком много белых пятен, которые следовало заполнить. Как только он их закроет, долг его будет исполнен, и он сможет двинуться дальше. Важнее всего избавиться от этой девицы. Она слишком бросается в глаза, а ему нужно двигаться быстро и налегке, не то, в случае неудачи, придется отправиться очень далеко.

Удача. Филдинг верил в удачу, как другие верят в Бога, родину или мать. Удаче он приписывал все свои победы, ее же обвинял в поражениях. Несколько раз на дню он трогал свисавшую с цепочки часов заячью лапку, ожидая от этого крохотного кусочка кости и шерсти невиданных чудес, но никогда не жаловался, если чуда не случалось. Его необычайный фатализм страшно озадачивал вторую жену и ужасно раздражал первую. Грядущую катастрофу он чувствовал столь же отчетливо, как и предстоящий запой. И то, и другое было, в его разумении, вещами, находившимися вне человеческого контроля, над которыми у него не было власти. Что бы ни случилось, как бы ни выпали кости, куда бы ни упал шарик, как бы ни разломилось печенье — все это зависело от степени везения или невезения. Степень его собственной ответственности была не больше, чем у лапки, прикрепленной к цепочке часов.

— Почему же ты не можешь мне объяснить? — спросила Хуанита.

— Потому что не могу.

— Мне надоели все эти намеки. Можно подумать, меня собираются убить. Я ничего не боюсь. Меня некому убивать. Меня никто не ненавидит, только если моя мамаша, ну и Джо иногда, ну, может, еще кто-нибудь.

— Я не говорил, что тебя собираются убить.

— А прозвучало именно так.

— Я только сказал, чтобы ты была поосторожнее.

— Как, черт побери, я могу быть поосторожнее, если даже не знаю, кого или чего мне опасаться. — Она почти легла грудью на стол и пристально посмотрела на него совершенно трезвыми глазами. — Знаешь, что я думаю? Я думаю, ты обыкновенный псих.

Филдинг не обиделся. Напротив, он был очень доволен. Обозвав его психом, Хуанита тем самым освободила его от какого бы то ни было чувства ответственности по отношению к ней. То, что он собирался сделать, показалось легким, даже неизбежным: «Она обозвала меня психом, что ж, тогда я имею полное право украсть ее машину».

Единственная проблема заключалась в том, чтобы на несколько минут удалить Хуаниту из-за стола, причем таким образом, чтобы сумочка с ключами осталась здесь.

— Тебе лучше позвонить миссис Брустер, — сказал он решительно.

— Зачем еще?