— Для твоей же пользы. Я тут ни при чем — ты должна узнать у нее все, что можно, про тех двоих, что тебя разыскивали.
— Я не хочу с ней разговаривать. Она всегда командует.
— Как хочешь. Но если ты передумаешь… — он вытащил из кармана десятицентовик и положил перед ней.
Хуанита посмотрела на монету с жадностью маленького ребенка:
— Я не знаю, что ей сказать.
— Пусть говорит она сама.
— Может, она наврала про этих двоих и хочет только, чтобы я испугалась и прибежала домой?
— Не думаю. По-моему, она твой верный друг.
Монета в десять центов решила все. Хуанита смахнула ее со стола небрежным жестом профессиональной официантки.
— Пригляди, пожалуйста, за моей сумочкой.
— Ладно.
— Я сейчас вернусь.
— Конечно.
Покачиваясь, она двинулась к кабинке телефона, зажатой между краем стойки бара и дверью в кухню. Филдинг ждал, поглаживая лапку мягко и нежно, как живого зверька. Все снова зависело от удачи: сможет ли Хуанита вспомнить номер миссис Брустер сразу или ей придется искать его в справочнике. Если она начнет искать, он получит секунд тридцать-сорок, чтобы открыть сумочку, найти среди всякого добра ключи и дойти до входной двери. Если она наберет номер сразу, ничего не остается, как схватить сумочку и бежать к выходу. Кто знает, удастся ли ему проскочить бармена и тех посетителей, которых он сейчас обслуживает. После нескольких стаканов спиртного в Филдинге просыпалась сентиментальность, еще пара-тройка, и она исчезала окончательно, но сейчас ему претила мысль украсть дамскую сумочку. Машина — совсем другое дело. За свою жизнь он украл не одну машину, обманул не одну женщину. Но ни разу он не крал женских сумочек. Кроме того, кража сумочки представлялась довольно рискованным делом: она слишком велика, чтобы спрятать ее в карман или под пиджак. Похоже, оставался единственно возможный вариант — высыпать ее содержимое на стоящий рядом стул, забрать ключи и снова положить сумочку на место. Вся операция потребует не более четырех-пяти секунд…
Хуанита продолжала набирать номер.
Сумочка лежала на расстоянии вытянутой руки — черный пластиковый четырехугольник с позолоченным замком и ручкой. Филдинг вдруг увидел на блестящем пластике миниатюрное отражение собственного лица. Оно выглядело на удивление молодо и невинно, без морщин. Совсем не та физиономия, что смотрела на него по утрам из засиженного мухами, заляпанного грязью и прочими следами проходящей жизни зеркала. Лицо на пластиковой поверхности принадлежало его юности, так же как и фотография Камиллы в спальне миссис Розарио. «Камилла, — сказал он себе, и острая боль отозвалась вдруг уколом в сердце, наверное, эту бессмысленную боль испытал его друг, когда наваха вошла в него. — Мы оба были молоды, я и Кудряш. Но он опоздал, а у меня еще есть шанс».
Его вдруг охватило страстное желание схватить сумочку, но не потому, что там были деньги или ключи, а для того, чтобы поймать вот это выражение неиспорченной юности, невинности, отразившейся на пластике и неподвластной времени.
Он мельком взглянул на телефонную кабинку. Хуанита, что-то бормоча под нос, вешала трубку. Он подумал, что шанс пропал даром, она дозвонилась до «Велады», и ей сказали, что миссис Брустер уже ушла. Но вот он увидел, как она берет прикрепленный к стене цепью телефонный справочник, и понял — должно быть, она услышала сигнал «занято» и решила еще раз проверить номер. Фортуна давала ему новую попытку.
Филдинг снова посмотрел на сумочку, на этот раз угол зрения изменился: его отражение, вновь глядевшее ему в глаза, походило на уродливые морды в комнате смеха. Лоб сместился вправо, а челюсть влево, между ними расплывались нос и две глазные щели. Яростно вскрикнув, он сгреб сумочку со стола и вывалил ее содержимое на соседний стул. Ключи от машины висели на отдельной цепочке, их нетрудно было отличить от других. Филдинг опустил их в карман, поднялся из-за стола и неторопливо двинулся в сторону двери. Он не торопился, не желая привлекать особого внимания к своей персоне. Он уже проделывал этот трюк сотни раз — дружеское прощание с хозяйкой комнаты, торговцем, администратором гостиницы или хозяином винного магазина — с теми, с кем он не собирался расплачиваться, рассчитывая больше никогда не встретиться.
Проходя мимо стойки, он улыбнулся бармену: