Прибьют или нет, это еще бабушка надвое сказала. Он вытолкал из сортира Ратушенко и Бортника, пытавшегося сунуть туда свой любопытный нос, прорычал, чтобы они валили отсюда на хрен.
Из барака уже спешили охранники с автоматами на изготовку. Им кто-то шепнул, что воспитание пошло не по плану. Алексей поднял руки, прижался к стене заведения, смиренно ждал.
Терентий Крысич первым ворвался в сортир, окатил его нелюбезным взглядом. За ним влетели Бегемот, Ефрем. Потом они всей толпой повалили обратно.
– Ты что наделал, сука?! Кто позволил?! – взревел Бегемот, хватая Алексея за грудки.
Тот закрыл глаза. Приехали, товарищ майор, дальше некуда.
Его трясли как липку, матюгались в лицо, окатывая вонью лука и испорченных зубов. Крысич пару раз саданул по шее. Алексей не сопротивлялся, был центром мирового послушания. Понял, что если окажет сопротивление, то станет инвалидом на всю оставшуюся жизнь.
Он свернулся в позу тоскующей женщины, закрыл виски ладонями. Вертухаи пинали его по рукам, по бедрам, но особо не старались. Ситуация выглядела странной даже для этих парней. На всякий они случай решили не усердствовать. Но Алексею все равно было больно.
Потом эти милые парни поставили его на ноги, погнали на крыльцо барака, оттуда – в короткий коридор, где располагалась комната охраны. Там Алексея кинули на пол, снова били. Он закрывался как мог, но не отвечал, в драку не ввязывался. Впрочем, долго охранники не зверствовали. Они несколько раз ударили его и оставили в покое.
– Никак не могу успокоиться, – выдохнул Крысич. – Что делать-то будем с этой тварью?
– Сейчас выпьем успокоительного и спокойно его порвем, – заявил Бегемот.
– Нельзя, – отрезал Ефрем. – Не вздумайте, хлопцы. Я хозяину звоню, пусть решает.
Алексей пытался подняться. Как-то стремно валяться на полу перед этими подонками. Но его бесцеремонно швыряли обратно, да еще и награждали оплеухами. В итоге голова майора звенела как церковная колокольня на Пасху. Потом вертухаи рывком подняли Корнилова и посадили на стул.
Майор увидел злобную физиономию Шаховского. Этим вечером тот был в лагере. Он ничего не делал, просто сверлил арестанта взглядом. Холеная рожа побелела от злости. Хотя не исключено, что сложившаяся ситуация его чем-то и забавляла. Во всяком случае, усиливала любопытство.
Несложно проверить, трудился ли в правоохранительных органах Харькова человек по фамилии Корнилов. Если да, то можно попросить у коллег из СБУ его фото. Наверняка он все это уже проделал.
– И где же мы так научились драться, господин Корнилов? – процедил Шаховский.
– Трудное детство было, – объяснил Алексей. – Да и юность ни разу не сахарная. В спортзал ходил, восточными единоборствами увлекался.
– Ну что ж, это делает тебе честь. – Шаховский криво усмехнулся. – А теперь объясни, какого хрена ты все это сделал?
– Пан Шаховский, я вас умоляю… – Алексей усиленно изображал деликатность и смирение. – Если человека хотят убить, то он должен защищаться. Или здесь это правило не действует?
– Кретин! – Шаховский сплюнул с досады. – Не хотели они тебя убить.
– Как сказать, пан Шаховский. Возможно, вы и не приказывали им меня прикончить, но эти парни решили проявить инициативу, рассердились шибко. Вы же умный человек. Объясните мне, что назревает, когда уголовник орет своей шестерке: «Шашлык, вали его!», и тот бросается на меня с заточкой? Да, я мог бы разукрасить их не столь вызывающе. Бедняги отлежались бы в лазарете и все равно зарезали бы меня заточкой. А мне оно надо? Зато теперь я спокоен. Никогда не воткнут. Они еще живы?