только технический характер, т. е. основывается не на случайно воспринимаемом сродстве
и не рассчитана как бы на удачу и потому имеет неизменный и законодательный характер.
Здесь имеется, однако, несколько пунктов, которые могли бы вызвать сомнение и ослабить
убежденность в закономерности этого деления.
Во-первых, каким образом я могу ожидать априорного познания, стало быть, метафизики
относительно предметов, раз они даются нашим чувствам, стало быть, a posteriori? Как
возможно познать природу вещей согласно априорным принципам и прийти к
рациональной физиологии? Наш ответ таков: мы берем из опыта только то, что необходимо, чтобы дать нам объект отчасти внешнего, отчасти внутреннего чувства. Первое достигается
благодаря одному лишь понятию материи (непроницаемая безжизненная протяженность), а второе -благодаря понятию мыслящего существа (в эмпирическом внутреннем
представлении: я мыслю). Впрочем, во всей метафизике, исследующей эти предметы, мы
должны совершенно воздержаться от всех эмпирических принципов, которые прибавили
бы к понятию еще какой-нибудь опыт, чтобы на этом основании что-то судить об этих
предметах.
Во-вторых, где же остается эмпирическая психология, которая всегда отстаивала свое место
в метафизике и от которой в наше время ожидали так много для выяснения метафизики, после того как утратили надежду достигнуть чего-то стоящего априорным путем? Я
отвечаю: она переходит в ту область, где место всему собственному (эмпирическому) естествознанию, а именно в область прикладной философии, которая связана, правда, с
чистой философией, содержащей в себе принципы для нее, но не должна быть смешана с
ней. Следовательно, эмпирическая психология должна быть совершенно изгнана из
метафизики и уже совершенно исключена из нее самой идеей метафизики. Однако, согласно обыкновению в ученом мире, все же приходится еще оставить для нее местечко в
метафизике (хотя лишь в качестве эпизода) из соображений экономии, так как она еще не