Орудия стен вели огонь по осадному лагерю и укреплениям, которые с каждым днем все больше разрастались вокруг Дворца. Ответные обстрелы велись со всех позиций противника: орбитальные батареи не прекращали бомбардировку, равно как и вражеский флот, и снаряды периодически разрывали мерцающие пустотные щиты, чтобы оставить после себя кратеры в оборонительных укреплениях. Рев осады был тяжелым – менялся он лишь когда враг концентрировал всю свою мощь на внешних линиях обороны и все превращалось в сплошной хаос мигающих огней и первозданного ужаса.
Опустилась тишина. Хотя пушки продолжали вести огонь, их неистовство было каким-то образом ослаблено присутствием примарха.
Мужчины и женщины падали на колени перед Сангвинием, когда тот проходил по линии укреплений. Его окружение из адъютантов, знаменосцев, и охранявшая его золотая крылатая элита воздействовали на окружающих почти также, как и примарх. Ропщущие умолкли. Страх исчез. Грязные руки протянулись, дабы коснуться Повелителя Ангелов. Его воины двинулись вперед, чтобы оттолкнуть солдат назад, но Сангвиний всего лишь слегка приподнял руку и стража отступила. Женщина-солдат первой осмелилась протянуть пальцы к его крыльям. Перья непроизвольно дернулись, но Сангвиний не шелохнулся и позволил дотронуться до себя.
Другой человек вышел вперед, а затем еще один, пока толпа не окружила Великого Ангела: руки тянулись к нему, словно это были руки верующих из забытых времен, что хотели дотронуться до своего идола.
Кацухиро видел, что Сангвинию было не комфортно. Примарх держал свое идеальное лицо нейтральным настолько, насколько мог, но его выдавали плотно сжатые губы и взгляд, направленный вдаль поверх просящих, что окружили его. Как и все прочие, Кацухиро был очарован и двинулся навстречу примарху – ноги словно сами по себе потащили его сквозь грязь. Сияние Ангела коснулось солдата – он ощутил покой на сердце и спокойствие в уме, и понял, что его страхи исчезли. Боль и холод, от которых он испытывал тошноту, ненадолго стихли, и на мгновение Кацухиро почувствовал снова себя… целым?
Окруженный грязью и отчаянием, Сангвиний сиял чисто, словно солнечный свет, отраженный от снега.
А затем все закончилось.
Свет потускнел. Стража Великого Ангела двинулась вперед и мягко, как только могла, оттеснила плачущую толпу назад, чтобы Сангвиний мог обратиться к ним.
– Будьте храбрыми, дети Терры, – начал он. – Ваше мужество и стойкость духа – вот что необходимо в этой войне, и от имени моего брата Рогала Дорна и Императора Человечества я благодарю вас!
С этими словами он двинулся дальше, а его сыны в багряных доспехах настороженно маршировали по периметру. Их сабатоны были выпачканы в грязи, но Сангвиния она не коснулась – а, быть может, это была иллюзия. Примарх был в равной степени видением и существом из плоти, и подобно любым другим грезам, он был неприкасаем и не тронут грязью земного мира.
Кацухиро смотрел, как уходил примарх. Его переполняли радость и благоговение.
– Ты здесь! – человек с сержантскими нашивками, пришитыми к гражданской одежде, обратился к Кацухиро. Он слишком сильно старался скрыть свои эмоции, вероятно, злясь на собственную восторженную реакцию на примарха – ни один человек не смог бы не отвлечься от исполнения своих обязанностей, когда рядом был Сангвиний. – Прекрати пялиться. Капитан Джайнан ищет добровольцев, – он осмотрел Кацухиро с ног до головы. – Ты немного маловат, но, думаю, вполне подойдешь для этого.
Джайнан был тяжело болен.
Кацухиро не был единственным солдатом, чувствующим себя нездоровым: по рядам призывников прошлось множество мелких заболеваний. Кашель, простуда и жалобы на пищеварение накладывались на страдания от поражения радиацией. Ничто из этого не приводило к молниеносному летальному исходу, но каждый недуг подтачивал решимость мужчин и женщин на внешних укреплениях, делая их существование все более невыносимым, и всякое страдание повышало шансы на то, что они дезертируют. Но Джайнан был болен по-настоящему: капитана приподняли в самодельной кровати, занимающей помещение бункера. Часть крыши была снесена прямым попаданием – разрыв заделали гофрированной обшивкой. Стены были почерневшими, и Кацухиро не мог перестать смотреть на отпечатавшиеся следы: слишком уж много было сажи от сожженных человеческих тел.
Но это было укрытие, а Джайнану оно было необходимо. Его глаза стали красными и опухшими, нос впал, а кожа – еще более нездорового серого цвета, чем раньше. Во рту появились раны, а дыхание было отвратительным, хотя Кацухиро никогда не был к нему ближе расстояния вытянутой руки: зловоние, исходившее от капитана, заполняло все замкнутое пространство.
Кацухиро прибыл, разыскивая Доромека. Ранникан и таинственная женщина уже присутствовали: она и Доромек страдали от голода, но в меньшей степени, чем остальные.
Джайнан прочистил горло перед тем, как заговорить: даже легкое першение перерастало в ломающий ребра кашель. Когда капитан закончил, он быстро заговорил на тот случай, если его вновь скрутит приступ.
– Исполняющий обязанности лейтенанта Доромек предложил тревожащий меня вариант. Есть туннели… Есть… – он провел рукой по своему лицу. – Доромек, объясни.
– Суть проста, – сказал снайпер, поправляя свое оружие на плече. – Под полем битвы есть туннели снабжения, идущие от второй линии к бастионам. Некоторые из них были вскрыты бомбардировками и они могут дать противнику путь за наши оборонительные линии. Думаю, мы должны их проверить.
Глаза Джайнана закрылись.