Тарас кивнул ему, скупясь на слова.
Мартын же нарочно отвернулся, показывая Митьке затылок.
Разминулись.
Митька сплюнул, дернул лошадь за уздцы и пошел своей дорогой.
— Зря ты с ним так, — сообщил Тарас, утирая нос рукавицей. — Хлопец, видишь, как перед тобой? Шапку ломает! Будто ты пан какой. А ты нос воротишь. Не по-людски получается.
— Мое дело, — огрызнулся Мартын. — Мое и его. Не лезь.
У реки остановились, сняли с саней лопаты и пешни.
— Где всегда, — предложил Мартын.
Обсуждать не стали. Раскидали снег, наметили пешнями, где долбить лед, и принялись за работу. Работали быстро — мороз стоял крепкий, как всегда в эти дни, не давал лениться.
Передохнуть остановились, лишь когда извлекли из полыньи последний кусок льда.
— А знатная получилась ярдань[83], — порадовался Тарас, оглядывая большую крестообразную полынью. — И льда для ледников вона сколько! На две зимы хватит.
— Пожрать бы, — пробасил Пилип.
Они вернулись на берег, к подводе. Быстро перекусили хлебом с луком, зажевывая снегом, принялись выгружать бревна и бревнышки.
Перетащили их к полынье и принялись вязать лесенку, чтобы было удобнее кунаться в ярдань.
Пилип с Тарасом умело крутили петли, а не такой ловкий в пальцах Мартын вернулся к коню. Дал немного овса в торбе, поправил дерюгу, которой прикрывал животину от мороза.
И замер, застыл, глядя на излучину реки, где поднимался высокий берег, сияя рыжим песком среди искрящегося на солнце снега.
— Ты чего вылупился, соседушка? — выпрямился Тарас, закончив с лесенкой. — Тут работа стоит, говорит, без тебя не справится.
Пилип ткнул его в бок, да так, что чуть не сшиб на снег.
— Чего ты?
— Того. Это ж там Язэпка… На той излучине.