Паруса судьбы

− Позвольте, ваше благородие, тела парусиной прикрыть?.. Стало быть, прежде, чем в могилу спущать, −седой казак вопросительно глядел на урядника.

− Экий ты сердобольный, Семен. Земля прикроет. Поди ж, не взмерзнут, окаяхи. А парусина нам и самим сгодится.

Хмурые казаки по щелчку Щукина принялись возжать лошадей, фуры глухо и дико застучали колесами, поволокли мертвецов к неосвященным яминам, вырытым далече, за крепостной стеной.

− С дороги! Прочь, прочь! − щукинцы с молодецким посвистом подстрекали коней шпорами и неслись, будто с цепи сорвались, к закрытой дюнами бухте.

Сам урядник, ястребом сидючи на своем ражем97 жеребце, летел во главе отряда. «Только б не съехали! Я им покажу коку с соком − удавлю гнид!»

Спины лошадей знатно подопрели под седлами, когда засинела впрозелень глубокая бухта. Точено прочертились корабельные мачты, пристань вязко дыхнула дегтем, пенькой, сырым такелажем98. Водяная пыль захолодила красные лица.

Верткий ялик99, словно принюхиваясь к следу, ныряя на волнах, быстро бежал по рейду к намеченной цели. Впереди красовалась «Горгона». Изящная и грозная, как уснувшая на волнах фурия.

− Живей, живей, злыдни! − рычал Щукин. − Уйдет мериканец − с живых шкуру спущу!

И потные гребцы щерились от натуги, бугря под армяками мышцы. Однако на бриге умели не только в кости играть − приметили таможню. «Горгона» в два счета засушила якорь и вспыхнула парусами. Их снежная белизна окрасилась червонным золотом заката. С выдохшегося ялика щукинцы дружно хлестнули ружейным залпом. Но бриг ответил лишь развязным гоготом да дерзким пушечным выстрелом, коего с предостатком хватило охладить пыл урядника. Ядро со страшным гулом пролетело над головами таможенников и разбило тяжелую волну в нескольких саженях за кормой.

Выстрел этот был произведен более для острастки, тем не менее щукинцы видели, как пираты крутнули на вертлюге100 девятифунтовую пушку и умело заколотили пробойником еще одно ядро.

Влажно заблистали лопасти весел; в сердцах матерясь, казаки спешно затабанили ход и хмуро стали разворачивать ялик. Больно и горько было смотреть на Архипа Петровича. Он в кровь искусал губы, с великой надёжей взирая на крепостную батарею. Но молчали пушки русские, сраму не ведая. Видно, млели их сторожа-дозорные, обливаясь потом у трехведерного самовара.

Покуда гром не грянет − мужик не перекрестится. Стена цитадели осенила себя пороховыми дымами, будто крестом, но поздно − пиратский бриг, срывая форштевнем101 пенистое гривье волн, стрелой уходил на восток, туда, откуда клубящийся мрак наступающей ночи бросал на российский берег пять длинных отростков, похожих на пять хищно загнутых когтей.

«Страна русских хороша только с одной стороны − со стороны кормы», − не поворачиваясь к боцману, Коллинз передал ему подзорную трубу. Глаза капитана смотрели вперед, в туманящуюся даль, в самую глубь бездонного пространства, где горизонт рассекала темно-багряная рана. Старик улыбался и был невозмутим. И никто − ни Бог, ни дьявол − не знали, что вызывало зловещую улыбку на морщинистых губах.

− Впереди добрый бой… Посмотрим, у кого больше козырей.

Глава 21

Наконец-то! Худо-бедно все погрузились. Для выхода «Северного Орла» из реки ожидали прилива, истомились изрядно, до зевоты, когда вахтенный заорал: «Есть прилив!» Вода в устье входила жадово, взахлеб − успевай ворочаться. Офицеры благодарили Господа: ветру дерзкого с моря не приключилось, который в Охоте производит великое и крутое волнение, спасу от которого нет. Множество судов сгинуло оттого, что не почитали должно эту опасность.

Верповались102 с полуночи сразу после Благовещения, как решил Преображенский. Мужики крестились, чтоб почин прошел без «белой шубы», то бишь густого тумана, попав в который, приходилось табанить судно. Звезды серебряной чеканки стояли ясные, головокружительные.

По стародавнему обычаю мореходов, последнему, кто провожал на берегу, подарили вещицу на счастье и дали наказ: «Свечи не забывай, ставь за нас, грешных… Прощевай!»

Шульц, бдящий за штурвалом, ладно обходил манихи103, которые не подчинялись никаким вычислениям, и все же дьявольское течение переменилось сильнее, нежели ожидали моряки. Верды, которыми тянулся «Северный Орел», ползли черепахами, и даже стреляный Шульц оказался бессилен. Фрегат прижало к ползучей мели и довольно крепко колотило зыбью. Андрей Сергеевич нервничал, но виду не подавал: коряво все начиналось, не по-людски…

Благовестом прозвучало сообщение Матвея: «Вода пала, ваше высокоблагородие. Распогодилось в устье Охоты!»