Паруса судьбы

− В тебе я тоже, похоже, не ошибся, − капитан одобряюще хлопнул старика по плечу. − Выпить не прочь?

− Малость позвольте, сеньор, но… − Антонио жалобно закатил глаза, − только за ваш счет!

Глава 2

Кособокая дверь скрипнула за спинами де Аргуэлло и папаши Муньоса. Частый стук кружек не заставил ждать, и вскоре из глубины харчевни понеслась громкая болтовня Початка.

Муньос гремел тирадами о своей собачьей доле, о глупости дочери и вообще всех баб Новой Испании; шипел о войне с инсургентами112, о пользе и выгоде повышения цен… Но более «долбил из пушки» по отсутствующей жене.

Соленостей шуток отца Тереза, укрывшись от дона Луиса в фургоне, разобрать не могла. Она знала, что перцем острот папаши были грубость и неприличие. «Слушать его… − так лучше на бойне побывать», − думала она, лежа на душистом сене. Девушка грызла соломинку и, закинув руки за голову, смотрела в дырку на выгоревшей добела парусине фургона. Через нее Терезе был виден обтрепанный по краям осколок пронзительной лазури, искрящийся под снопами лучей солнца. Редко в него на краткий миг вплывало величавое распятие орла или мятежное облако лебедей, спешащих к тростниковому покою.

Тереза всегда была сорванцом. Она не только получала затрещины, но и без проволочки давала сдачи. У нее не было старших братьев, не было и сестер, кто мог защитить либо утешить, однако соседские мальчуганы, а позже и все в округе Сан-Мартин, крепко усвоили: с этой «ведьмой» лучше не связываться. Уж прошло немало времени, а память людей хранила случаи, как она продырявила серпом ляжку королевскому стрелку, позарившемуся на ее честь. Нет-нет, да шутили в «Золотом початке»: случись солдатам прознать о прелестях дочки Муньоса, девка в два счета подрежет всё войско, как хвост у кобылы.

Юная Тереза мечтала… Ей грезились неведомые волны, алмазы брызг за кормой, крылатые паруса, уносящие ее в волшебную страну любви…

Нет, она не любила этого самоуверенного, в черных густых кудрях красавца Луиса. «Почему?» − Тереза и сама не понимала, просто не могла принять сердцем. «Не могу и не хочу!» − упрямо выстукивало оно.

«Неужели всё? Удел моей воли и надежд?..» − ей захотелось поплакать. Тереза повернулась на правый бок. День не клеился с самого утра. Еще до завтрака, когда она относила разбитой параличом тетке Руфо тортилью113, ее облаял и чуть не покусал бешеный соседский пес. Дюжий пастуший волкодав зарычал и прыгнул, когда она втиснулась в узехонький проулок. Слава Богу, тянувшаяся к столбу через патио цепь с лязгом отшвырнула его назад. Тереза по обыкновению показала собаке язык, но настроение было уже как скисшее молоко… А когда она, запыхавшаяся, наконец возвратилась домой, ее разгоряченное тело остудил не ветер, а голос внезапно нагрянувшего из Монтерея жениха − дона Луиса де Аргуэлло.

Счастливой Тереза чувствовала себя лишь отдавшись снам, когда душа, превратившись в свет, становилась воздушной, что пух на ветру. Славно было парить в синеве грез, быть окутанной ее потоками, подниматься в королевство покоя, где нет хлопот и печали, где повсюду чистый полог неба, а за спиной крылья свободы…

В фургоне было душно. И она, гибкая и высокая, с налипшим утиным пером и соломой в волосах, соскочила на землю. Казалось, застывшая нефть прикипела к ее черным кудрям, сверкающим на солнце. Тереза сладко зевнула, поправила бретельку лифа и принялась веером сеять зерно облепившей ее птице. Бросив очередную щепоть, девушка прикрылась козырьком ладони от солнца и посмотрела за ограду. Белые хижины спали в зарослях алых роз. Их убаюкивал мерный гул тучных стад, бредущих на водопой, и грустный голос тростниковой свирели vaceros114.

«Нет, не верю! − смуглое, цвета меда, лицо Терезы потемнело. Лоб прорезала негодующая морщинка. − Так всё обычно… и вдруг какой-то Степной Дьявол!» − она вслух рассмеялась, но смех получился каким-то сухим и сдавленным. Девушка откинула мешавшую прядь, нервно облизала губы и бросила взгляд на родную харчевню, источавшую тепло и знакомые запахи.

Из окна то и дело катился заливистый до хрипоты хохот отца и вплетающийся в него кавалерийский смех капитана, пившего много и платившего щедро.

Тереза опять сдвинула черные брови. Влажные глаза пыхнули презрением:

− Уже нализались с утра пораньше! Ну, будет дело.

Дочка Антонио сунула руку в садок за зерном − он оказался пуст, зато заразительный смех так и сыпал. Она невольно прыснула в ладонь и скакнула − раз, два, три −поближе к окну.

− Еще тeкилы!115

− Так… это… как-то, − виновато загнусавил Муньос.

− Брось! Я плачу! Ну ты и скряга, Початок. Да убери пустую. Не трясись, вот так-то лучше, давай!