Паруса судьбы

Глава 2

В последующие дни Преображенский самым придирчивым образом изучил корабль с бушприта59 до кормы. Он лично в обществе мичмана Мостового и боцмана Кучменева облазил и обстучал все трюмы и реи60, ощупал шкоты61, осмотрел камбуз, кают-компанию и все прочее, куда мог заглянуть ревнивый глаз капитана. На лаврах почивать было рано.

Фрегат действительно, как писал Осоргин, оказался отменным судном. Конечно, не ровня линейному, который лишь во снах грезится, но всё же сердце в груди пело. Водоизмещением в четыреста тонн, «Северный Орел» мог похвастаться двумя батарейными палубами − открытой и закрытой. По бортам из портовых нор62 зло взирали на мир жерла пушек.

К восторгу Андрея, подводная часть судна оказалась обшитой медью. Уж он-то знал каторжные муки мореходов: чтобы хоть как-то сохранить днище от нашествия морского червя, они сухотились с дополнительной обшивкой корпуса дюймовой доской, устилали ковром прокладку из овечьей шерсти с крутым замесом толченого стекла. В известной степени мера эта спасала корпус, но затабанивала63 скорость и увеличивала осадку.

Ход «Северный Орел» имел отличный; рангоут64 − загляденье, мечта каботажников, а добрая оснастка позволяла фрегату бороздить океанскую прорву почти по фронтиру65 сплошных льдов.

«Что зря Бога гневить, посудина сия может решительно сцепиться с любым врагом − ни испанцу, ни британцу кормы не покажет. Лопни от зависти, либо умились до слез», −заключил капитан.

Но пуще всего он радовался команде, с которой предстояло кроить океан, − настоящие форменные матросы. Знакомясь с застывшими во фрунт усачами, Андрей Сергеевич исподволь вглядывался в серьезные, мореные лица и облегченно итожил: случись что − не подкачают.

* * *

Преображенскому не однажды случалось совершать хождения дальние, влипать в переделки. И вот в такие-то роковые минуты он впадал в бешенство: дело приходилось иметь с неуправляемым промысловым сбродом, ни к черту знавшим морское ремесло.

Угрозы капитана и даже расправа лютая для этой рвани − кимвал бряцающий; попервоначалу, случалось, промысловики поджимали хвосты, но вскорости распускали бойчее павлиньего… Знавали подлецы: капитан всех акулам в корм не отправит − рук не хватит до берега дойти.

Однако признавали варнаки Преображенского головой отчаянной, но не теряющей разума, а потому на рожон без меры не лезли.

* * *

Лицо Андрея Сергеевича озарилось улыбкой при трескучей дроби сигнального судового барабана.

Не сгибая ноги, печатая всей ступней по звонкой палубной доске, тут же лихим приемом схватываясь за ножны шпаги, к нему приблизился вахтенный офицер Мостовой.

За два шага окаменел и смело взглянул в глаза новому капитану, взметнулась к треуголке рука в белой перчатке, и четко отчеканился рапорт.

Преображенский отдал честь мичману и, развернувшись к матросам, раскатисто гаркнул:

− Здор-р-рово, орлы-ы-ы!

− Здрав желаем, ваш сок-бродь! − оглушил его стройный хор серьгастой шеренги.

У Андрея в тайниках души защемило: вспомнился красавец Кронштадт, повеяло бравым духом кадетского корпуса и глухим, величавым рокотом Финского залива. Он сглотнул ершистый ком в горле и, хватая влажным взглядом всех, бросил вдохновенно:

− Слушай мою коман-н-нду! За знакомство и честносовестливую службу Отечеству жалую молодцам к бочонку господина Черкасова… еще бочонок водки!