2) Libellus synodicus (об африканских соборах),
3) хроники (8-й индикт как дата Латеранского собора, замечание об Андрее-кубикуларии и Феодоре Колонском; о числе епископов на <Шестом> Вселенском соборе),
4) списки восточных патриархов (замечание об «умершем» Георгии Александрийском).
Не было бы только надобности в восточной хронике и списках императоров. Ясное дело, что предположение зависимости от Βίος’а ничего не объясняет, а приводит к тем же (главнейшим) источникам, а потому является, собственно, излишним.
С другой стороны, представляется невероятным, чтобы Феофан, имея под руками Βίος, так мало знал о преп. Максиме, и именно (за исключением года 6149, о котором речь особо) ровно столько, сколько известно из Libellus synodicus. Как бы ни сокращал Феофан Βίος в целях приспособления имеющихся в нем исторических материалов к рамкам всемирной хронографии, все же он не мог бы опустить замечание Βίος’а о происхождении и деятельности преп. Максима до диспута с Пирром, особенно на соборе в Риме при папе Иоанне, хотя до сих пор по порядку все списывал. Странно также, почему Феофан, пользуясь Βίος’οм, все же отводит преп. Максиму как бы второстепенное место и говорит: Πὐῤῥος, τὴν Αφρικὴν καταλαβὼν συνοψίζεται τῷ ἁγιωτάτῳ ἀββᾷ Μαξίμῳ, [2498] а не так, как в Βίος’е: Μάξιμος τὴν Ἀφρικὴν καταλαβὼν συνοψίζεται ΙΙύρρῳ. Странно, почему Феофан, зная из Βίος’а акты преп. Максима и другие документы, ничего не знает о трех ссылках св. отца (Relatio XV, Tomus alter XXXI, ХХХIII), об одинаковом с ним наказании двух его учеников (у Феофана под 6160 г. речь только о пытках и ссылке), опускает столь интересное для Феофана, как знак торжества истины, замечание, что римляне не приняли Константа, как еретика. [2499]
Итак, объяснить Феофана из Βίος’а невозможно, равно и допускать знакомство его с Βίος’οм нет оснований, ибо от него нет ни единого следа.
Остается поэтому предполагать обратное отношение между этими документами, именно — зависимость Βίος’а от Феофана. Для жития вообще характерно то, что оно механически копирует документы, касающиеся преп. Максима, в том числе и Феофана. При этом все, что добавлено в Βίος по сравнению с Феофаном, легко можно объяснить на основании других известных нам источников; напротив, такие известия Феофана, как, например, о том, что императору Константу помешали взять жену и детей из Константинополя Андрей-кубикуларий и Феодор Колонский, [2500] не могли быть почерпнуты из Βίος’а, ибо там их нет. Относительно фактов такого рода самым вероятным предположением будет не то, что они самостоятельно были приисканы Феофаном при копировании Βίος’а, а то, что в Βίος’е при пользовании Феофаном эти сведения пропущены.
Установленные нами положения уже предрешают отрицательное отношение к тезису проф. М. Д. Муретова о зависимости Феофана от Βίος’а. Но указанную несостоятельность раскрыть можно только путем разбора представленной им аргументации, вместе с чем еще яснее станет зависимость Βίος’а и от Анастасия Синаита, и от Феофана. К разбору теории проф. М. Д. Муретова мы и перейдем, сгруппировав его мнения, соображения и многочисленные замечания, рассеянные в примечаниях к его изданию и переводу Βίος’а (I том «Творений преп. Максима»). [2501]
Решать вопрос о взаимной зависимости двух документов — дело нелегкое. Тем более необходимо держаться здесь каких-либо принципов, чтобы не уклониться с истинного пути. Мы считаем справедливым следующее.
Обыкновенно при сравнении двух документов для какого-либо одного из них (какого по существу — безразлично) можно установить три вида соотношения: разноречие, пропуски и дополнения. Разноречие само по себе еще не исключает зависимости одного документа от другого. Оно могло быть результатом исправления, произведенного в согласии с какими-либо другими данными, или даже просто результатом недосмотра. [2502] Чтобы разноречие выставить аргументом против зависимости одного документа от другого, необходимо доказать, что автор первого не имел данных для каких бы то ни было поправок и не был способен на них, и не мог допустить ошибки и какого-либо недосмотра при копировании своего источника. По характеру разногласия можно заключать о его первичности или вторичности. Но ни историческая точность, ни гладкость стиля сами по себе не говорят за первичность документа, пока не доказано, что то и другое не является плодом позднейшей обработки, произведенной при большем наличии научных средств. Пример — Феофан (813 г.), передающий события правильнее и по местам глаже Анастасия Синаита (700 г.).
Краткость известного документа (resp. пропуски в нем по сравнению с другим документом) не является сама по себе признаком его древности: она может быть также и результатом сокращения оригинала. Чтобы видеть в краткости какого-либо сочинения признак первоначальности, нужно доказать, что не было смысла его сокращать, что в нем нет следов механического перерыва речи; что отсутствующие в нем части являются дополнениями, а не пропусками.
«Дополнения» в документе можно с полным правом предполагать в том случае, когда можно утверждать, что автор заинтересован был дополнением своего источника и имел необходимые к тому средства; когда можно указать особый источник, помимо предполагаемого оригинала, из которого могло быть сделано это дополнение вообще; или же когда автор мог вывести известные положения дедуктивным путем при помощи сличения доступных ему документов.
Словом, в документах возможна как первоначальная полнота и краткость, так и последующие дополнения и сокращения; и установление первичности документа может быть дано лишь в результате исследования самого характера разностей, встречающихся между тем и другим документом. Указанных принципов мы и будем держаться в дальнейшем изложении.
Как главное доказательство зависимости Феофана от Βίος’а, проф. М. Д. Муретов приводит краткость рассказа Βίος’а и, соответственно, «дополнения» (вставки) у Феофана. Так, по его мнению, Феофан вставил повествование об Александрийской унии (с. 21, прим.; с. 18, прим. 5), допустил вставки в повествование о смерти Константа (с. 158) и т. п. Основная точка зрения проф. М. Д. Муретова на эти добавки может быть сформулирована так: Βίος короче Феофана, значит, не знает его и не зависит от него. Однако, этот вывод не единственный. Можно предположить, что Βίος сокращал Феофана, как, несомненно, сокращал он Relatio и Tomus alter. Доказать то, что он не мог сократить, мы не можем. Напротив, стремление его сокращать источники, применительно к целям своей агиологической работы, несомненно. Из Relatio и Tomus alter он выпускает технические наименования придворных и других чинов, [2503] опускает то, что не относится непосредственно к преп. Максиму, например, замечания о папе Мартине, [2504] Анастасии Монахе, [2505] Ираклии; [2506] опускает даже хронологические показания. [2507] Само собой разумеется, он мог опустить и указанные места из Феофана. Что рассказ об Александрийской унии был в оригинале, каким пользовался Βίος, и пропущен здесь, и притом с явным ущербом для дела, это видно из приводимых в нем дальше (согласно с Феофаном) слов феодосиан, имеющих отношение именно к этой унии: πρῷην μὲν τὰ Νεστορίου φρονοῦντες οἱ Καλχησόνιοι ἀνένηψαν — ἑνωθέντες ἡμῖν и т. д. [2508] Бросается в глаза, что об унии раньше не было речи. Оригинальный автор, пишущий с известной целью, писать так не мог. Он должен был бы упомянуть о том. к чему будут относиться данные его слова. Пропуск является, таким образом, настолько осязательным и грубым, что скорее можно предположить порчу текста Βίος’а, чем вставку у Феофана. Нужно притом отметить, что «вставка» эта имеется и у Анастасия Синаита. [2509] Отдел об Александрийской унии компилятор-автор Βίος’а пропустил, вероятно, потому, что он начинался со слов Γεωργίου δέ τοῦ Ἀλεξανδρείας τελευτήσαντος и т. д Речь о сменах на Александрийском патриаршем престоле не входила в планы агиографа, и он опустил ее, но вместе с ненужным выпустил некстати и нужное. Подобным же образом можно объяснить и пропуски в Βίος’е имен придворных, упоминаемых Феофаном в рассказе о смерти Константа: для целей житийного повествования эти подробности уже не имели никакого значения. Такой же характер пропуска у автора Βίος’а, а не вставки у Феофана, имеют упоминания об африканских соборах, [2510] подробности о Шестом Вселенском соборе и пр. [2511]
Если есть у Феофана «дополнения», то есть у него и «пропуски». По сравнению с Βίος’ом. у Феофана пропущено почти все, что относится к жизни, деятельности, литературным трудам и исповедническому подвигу преп. Максима, [2512] т. е. суть Βίος’а. Но, помимо того, что вообще странно думать, чтобы Феофан оказался стать невнимательным к преп Максиму и в такой степени и без всяких к тому побуждений сократил (пропустил) его житие, естественно будет поставить вопрос, кто имел больше побуждений говорить о преп. Максиме — его агиограф или Феофан? И ответ будет тот, что агиограф имел прямой интерес
Таким образом, если и можно говорить о добавлениях и пропусках, то только со стороны Βίος’a по отношению к Феофану, а не наоборот. Все отмеченные выше «пропуски» Феофана на самом деле являются добавлениями Βίος’a, и, наоборот, все «добавления» — пропусками.
Проф. М. Д. Муретов, однако, помимо общих соображений на счет соотношения Феофана и Βίος’a по содержанию (в отделах), касается и некоторых частностей в отношении них по тексту, причем отмечает у Феофана следы более поздней редакции по сравнению с Βίος’οм. В данном случае дело идет об изысканиях в такой области, где требуется особая проникновенность в текст изучаемых документов и вместе с тем особая осторожность в суждениях, но где и при всей бдительности в этом отношении трудно избежать субъективизма и суждений неосновательных.
Взаимоотношение документов [2518] со стороны стиля установить вообще трудно. Признаки поздней редакции можно наметить лишь приблизительно. При всем том все выводы в данных построениях нужно подвергать тщательной и всесторонней проверке и, во всяком случае, не придавать им решительного значения. Указать признаки поздней редакции все же можно. В документе позднем вообще естественно ожидать появления глосс — вставочных пояснительных замечаний; возможны в нем и сокращения. Те и другие особенности текста легко бросаются в глаза. Сокращения всегда с полным правом можно предполагать там, где особенно ощутителен перерыв речи и краткость речи отражается на ясности мысли и гладкости стиля. Это может быть и в силу порчи текста. Более подробные и в то же время более ясные выражения с минимумом ошибок можно считать за текст первоначальный, и имеются большие шансы на ошибку, если такие выражения считаются за текст дополненный. Вообще установить наличность дополнений можно только в редких случаях. Рядом с глоссами и сокращениями довольно ощутительно выступает в позднейших текстах нескладное построение речи. Оно обыкновенно является результатом неудачной обработки оригинала и неумелой компиляции из него. Наоборот, стилистические улучшения (как и дополнения) можно предполагать в поздних документах лишь в редких случаях, и притом у авторов с хорошими литературными дарованиями и в местах, вопиющих об исправлении и слишком очевидных. Хорошие тексты, в общем, можно считать первоначальными. [2519] Вообще лучших чтений в смысле конструкции речи всегда естественно ожидать у того, кто пишет по обдуманному плану с определенной идеей, чем у того, кто компилирует и обрабатывает готовый материал. Плохие чтения этим, конечно, в первоначальном тексте не исключаются, но все же они в нем должны быть сравнительно редкими. Тут нужно в особенности принимать во внимание и литературные способности автора. Не все, таким образом, стилистические улучшения являются позднейшими поправками. Не всякая удачная перестановка слов, не всякая замена одного термина другим, более ясным, не всякое изменение конструкции речи в смысле гладкости стиля может быть считаемо за плод позднейшей редакции и объясняемо из целей последующего улучшения и уяснения текста. На первом месте в ряду признаков поздней редакции нужно признать глоссы, сокращения и неудачную конструкцию речи; сравнительно менее заметны и не так разительны дополнения и поправки; при этом всегда спорно, действительно ли в них мы имеем дело с расширением и улучшением первоначального текста, относящимся к позднейшей его редакции.
Все указанные виды признаков поздней редакции можно найти и в замечаниях проф. М. Д. Муретова, касающихся взаимоотношения текста жития и Феофана.
Нахождение у Анастасия Синаита большей части «дополнений» уже само собою опровергает их предполагаемое проф. М. Д. Муретовым позднее происхождение. Прежде всего, он указывает на появление у Феофана глосс. Так, по его мнению (С. 21), заметка Феофана (3304–5) о том, что Афанасий <Антиохийский> хорошо знал о том, что где признается одно действие, там должна признаваться и одна природа, является именно такой поздней глоссой Феофана в дополнение к тексту Βίος’a. В действительности, однако, эта «глосса» имеется уже у Анастасия Синаита. [2520] Напротив, в Βίος’е можно указать действительную глоссу, а не сокращение (С. 21). Это замечание после слов о склонении царя к мнению Сергия и Кира: τοῦτο γὰρ ἠν τὸ ἀγνόημα. [2521] По ходу речи и конструкции это несомненная вставка в текст, взятый у Феофана. — вставка, обусловленная необходимостью связать данное место со словами предшествующего изложения: ἀγνόημα ἠγνόησε μέγιστον. [2522]
ebooksa