1222
Схолия: «Неверием он называет отрицание заповедей, верой — [внутреннее] согласие (или: соизволение — А. С.) на них, тьмой — неведение добра, а светом — познание этого добра. Христом он назвал сущность и основу этих [заповедей], а диаволом — наихудший навык, порождающий все пороки».
1223
Схолия: «Он называет добродетелью бесстрастный и незыблемый навык в добре; поскольку же эта добродетель носит отпечатление (χαρακτῆρα) Божие, а для Бога нет ничего противоположного [Ему], то поэтому и нет ничего существующего наряду с добродетелью».
1224
Схолия: «Если разум (слово — ὁ λόγος) определяет, как то обычно бывает, бытие (τὴν γένεσιν) каждого из сущих, то ни одно из этих сущих по природе не выходит за свои пределы или не бывает ниже их. Стало быть, предел сущих есть познание, соответствующее устремлению к Причине [всего], а мера же есть действительное подражание [этой] Причине, насколько это доступно сущим».
1225
Схолия: «Он говорит, что устремление движущихся к тому, что превышает предел и меру, делает путь бессмысленным, поскольку они не достигают Бога, в Котором упокоевается движение всех устремляющихся [к Нему], обретая здесь как свою конечную цель вкушение Бога».
1226
Схолия: «То, что превышает предел и меру, то, разумеется, и идёт вопреки им».
1227
Схолия: «Разумеется, вопреки разуму».
1228
Схолия: «Потому что ум, устремляющийся в экстазе (в исступании из себя) горе, к Богу, оставляет [позади себя] как смыслы нетелесных [вещей], так и смыслы тел. Ибо нельзя вместе с Богом созерцать нечто, что после Бога».
1229
В данном рассуждении можно видеть одно из классических мест, отражающих апофатическое богословие преподобного Максима (как и апофатику всего святоотеческого богословия). Согласно преподобному Отцу, «ум наш может познать только то, что есть некая Причина, а не то, что такое Она есть. Бог выше всего, что только мы можем о Нём помыслить. Поэтому самое истинное познание Бога по существу — есть незнание. Оно сводится к отрицанию за Ним в силу Его превосходства (διὰ ὑπεροχήν) всяких свойств и качеств, всякой множественности и сложности, отличающей тварное бытие, всяких мыслимых категорий и даже понятия сущности и движения. В этом суть высшего апофатического богословия. Оно сплошь отрицательно <…> Это и есть „та́инственное богословие“, познание Бога по существу, то высшее осияние ума в экстатическом состоянии, которое производится премысленным соединением с Божеством». — Епифанович С. Л. Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие. Киев, 1915. С. 54–55.
1230
Скорее всего, здесь подразумевается, что в Священном Писании практически нет ничего, лишённого нравственного значения.
1231
Как отмечает К. Лага, антииудейская полемика является одним из постоянных лейтмотивов в творчестве преподобного Максима, проявляясь и в «Вопросоответах к Фалассию» («вопросы» 20, 50, 53 и др.). По мнению этого исследователя, такие антииудейские мотивы могут объясняться двояко: либо под «иудаизмом» у преподобного Максима понимается вообще духовный и психологический настрой человека, связанный с сугубым обращением к материальности, гордыней и прочими грехами (то есть с пониманием под «иудаизмом» некоей духовной реальности), либо эти мотивы отражают реальные диспуты между христианскими богословами и иудейскими интеллектуалами. См. Laga C. Maximi Confessoris Ad Thalassium 64. Essai de lecture // After Chalcedon. Studies in Theology and Church History offered to professor Albert van Roey for his Seventieth Birthday. Leuven, 1985. P. 215. К данным соображениям можно добавить ещё и то, что в VII в. отношения между христианами и иудеями, особенно в Палестине, резко обострились.
ebooksa