– Неважно, – отмахнулся Салем, накидывая капюшон. И повторил с нажимом: – Не пытайтесь действовать в одиночку!
А затем исчез без следа, как тогда, на берегу – бесшумно, как призрак; даже воздух не всколыхнулся.
До назначенного времени оставалось чуть больше двух часов. В другой день Джул была бы уже на полпути к общежитию, а то и в сладостных объятиях сновидений…
– Ну, отступать некуда, – пробормотала она. И, сообразив, что собирается после заката ехать в неблагополучный район, куда её побоялся днём отпускать заботливый напарник, хихикнула в воротник пальто. – Да-а, давненько я не заглядывала в ночные бары. И одежда не подходящая, хотя и получше униформы… Но косметика-то у меня с собой была. Или нет?
Раскопки в недрах компактной с виду, но по факту бездонной кожаной сумки выявили, что выбирать, в общем, не из чего: на самом дне обнаружилась бледно-розовая помада, настолько благопристойная, что практически невидимая, и чёрный карандаш для глаз, подаренный соседкой по общежитию. И если для неё – темноволосой плечистой ферранки – он вполне подходил, то на Джул выглядел как театральный грим.
«С другой стороны, – подумала она философски, – мне и требуется загримироваться… то есть замаскироваться».
С непривычки – после долгого перерыва – накрасить глаза симметрично не получилось, пришлось размазать черноту почти до самых бровей. Немного подумав, тем же карандашом Джул аккуратно заштриховала и губы, подглядывая в крошечное зеркальце, единственная ценность которого заключалась в золотой оправе и россыпи мелких гранатов на крышке. И ещё в исключительной прочности: несмотря на явно урезанную функциональность – разглядеть в нём можно было только один глаз за раз, и тот фрагментами – и неудобную форму, оно благополучно пережило множество переездов из сумки в сумку и трагических падений.
А однажды даже, завёрнутое в носок, выступило в качестве средства экстренной самообороны – но об этом деду, сделавшему подарок любимой внучке на пятнадцатилетие, Джул не рассказала бы и под угрозой смертной казни.
Бар оказался, к слову, чуть более приличным, чем можно было предположить по описанию. И названию: «Бабий Вор», у которого ещё к тому же многозначительно мигала буква «В», то пропадая, то появляясь снова.
– А, так это в честь одного жеребца, – охотно пояснил усатый бармен, выставляя на стойку безалкогольный коктейль с черничным сиропом, который прекрасно гармонировал с чуть расплывшимся чёрным карандашом на губах. – Быстрый был, прямо как ветер, хозяин наш с ним столько ставок выиграл… На них вот заведение и открыл. Одна беда – мужиков тот жеребец к себе не подпускал. Жокеем у него была одна эйрини, бескрылая только…
Джул опасалась, что в дорогом пальто и замшевых туфлях привлечёт нежелательное внимание в баре. Но то ли асимметричный боевой раскрас держал потенциальных поклонников на расстоянии, то ли прочувствованные излияния сентиментального бармена, однако за полтора часа её попытались споить лишь трижды. Ближе к назначенному времени она расплатилась, не забыв оставить щедрые чаевые, и выскользнула на улицу через служебный ход, чтоб никто из посетителей не увязался следом.
И застыла на пороге.
Уже давно пробило двенадцать, и ночь окончательно вступила в свои права. Зарево на западе угасло без следа, и восток тоже пока ещё казался тёмным; иногда к северу, вкрадчиво напоминая о зоне аномалий, вспыхивали зеленовато-розовые отблески, точно разворачивались в воздухе светящиеся шёлковые полотна. Здесь, в проулке за баром, царила относительная тишина, если не считать приглушённого гомона, едва доносящегося из зала. Слабо пахло поджаренным чесночным хлебом, копчёными колбасками и пивом – ароматы, которые душили там, в тепле, тут, на свежем, прохладном воздухе, дразнили аппетит.
«Может, взять для Салема что-нибудь навынос? В благодарность? – подумала она, прикрывая глаза и глубоко вдыхая. – Интересно, как найты относятся к чесноку… Говорят, у них чуткое обоняние».
В зале что-то грохнуло, и следом раздался взрыв смеха. Передёрнув плечами, Джул сбросила романтическое оцепенение и, подняв воротник, поспешила к месту встречи.
Днём, особенно во время соревнований, ипподром гудел, как большой улей. Но в последний раз большие скачки были три недели назад, частные занятия прекращались задолго до заката… Неудивительно, что сейчас здесь царила тишина. Конюшни и хозяйственные помещения охранялись, но на сами трибуны можно было пройти беспрепятственно. Летом этим, говорят, пользовались бродяги, чтобы с комфортом поспать в крытой ложе, но местами, отведённым для марисов, они, ясное дело, не интересовались.
Каблуки глухо цокали по деревянным настилам – и ни звука не доносилось в ответ, даже эхо терялось и угасало где-то среди широких лавок без спинки. Сперва дул ветер, слабый, но настойчивый, затем утих и он, а из-за верхней кромки трибун выплыла равнодушная, не по-летнему холодная луна.
Джул зябко поёжилась и невольно ускорила шаг.
«Надеюсь, Салем сможет отделаться от погони, – подумала она, невольно перебирая в уме всякие неприятные варианты. – Светловолосые найты ведь обычно сильнее, чем темноволосые… или наоборот?»
Факт был базовый, из тех, что заучивают ещё на первом году обучения в Корпусе, но сейчас правильный ответ почему-то никак не получалось вспомнить.