Игра со смертью

Иногда он останавливался, дергал ворот рубашки, давно уже сняв верхний пиджак и закатав рукава по локоть. Я смотрела на эти руки, вспоминала, как они нежно и одновременно жестко брали меня, как скользили по обнаженному телу, но становилось только хуже. Контраст этих приятных, граничащих с возбуждением, ощущений и неимоверных мучений срывал крышу. Степа спрашивал меня, но я даже не слышала, о чем – только мотала головой, уже обессиленная и коротко вскрикивала от нового удара. О чем думать? Что вспомнить? Какую руну попытаться связать, чтобы облегчить боль? И хорошо, что Тайвынь нет здесь, что лисица не видит этого ужаса.

Потому скоро все тело было в крови. Медлительными ручейками, она стекала вниз, капала с ног на бетонный, холодный пол, а хлыст не позволял засохнуть полученным ранам, рассекая их вновь. Когда я смотрела в сторону нациста, то не видела ничего, кроме холодности. Он, казалось, не испытывал никаких эмоций, наблюдая за этим – ни призрения, ни радости, ни, тем более, жалости. Чертов псих, как можно вообще уставаться таким безучастным? Хотя... кто бы говорил. Вот оно, кажется.

- Я ничего не знаю, (нем.), - дрожала девушка, отползая к дереву.

Степа не наступал на нее, как и я – мы молча стояли рядом, скрестив руки. Еще недавно эта бедняга улыбалась и кокетничала с Роневым, а сейчас смотрела на него затравленным зверьком.

- Правда? – я двинулась вперед, медленно. Снег под ногами скрипел, - Не знаешь даже кода к сейфу своего начальника? А если я скажу, что наши друзья в данный момент вылавливают твоего брата? Мы отпустим тебя, успокойся, просто скажи. Тебе ничего не будет. (нем.)

Кнут и пряник. Они всегда лелеют надежду на то, что смогут выжить.

Хлыст со свистом рассекает воздух, на этот раз угадив по лицу, рядом с глазом. Я зашипела, чувствуя, как щека вспыхнула резкой болью, которая тут же поползла дальше. Кожа в очередной раз покрылась противными мурашками.

- Не трогайте Ганса! – в глазах у нее мелькнул испуг, - Пожалуйста, я правда не знаю! (нем.)

- Не прикидывайся дурой, - я презрительно скривилась, присаживаясь на корточки подле нее, - Я знаю, что он иногда просит тебя забрать оттуда документы.(нем.)

Больше всего она походила на белку, которая до смерти загналась в колесе.

«Хорошо или плохо, что меня не отправят… как же… концлагерь? Черт, Катя, думай. Ворота, железные, решетка… Сотни тел. Помнишь, сотни тел – голодные, худые, лысые, мертвые. Ааа!»

Даже это развеивалось в первые же секунды. Я знала, что со мной будет, знала, что это только начало. Как только Степан выдохнется, о чем незамедлительно сообщит, они либо поменяются местами, либо пытка сменится. Но пока что это походит на простое избиение. Тем лучше. Пусть считают, что этого хватит. Жаль, не смогу умереть от болевого шока. Слишком много выдержала в свое время.

- Я… - ее взгляд метнулся на парня, стоящего за мной, - Ханна, Сэм, разве мы не друзья? Зачем вы это делаете? (нем.)

- Тебе не понять, - скривилась я, хватая ее за горло. Вливая энергию в тело, я сверкнула глазами, и они озарились золотом, вспыхнув в первых сумерках вечера, - Ты не видела то, что видели мы. Ты любишь эту страну, а у меня есть ряд причин, чтобы ее ненавидеть. (нем.)

- Почему бы тебе просто не сдастся? (нем.) – врезается холодный в голос, разгоняя пелену перед глазами. Я с трудом поднимаю голову – силуэт Ронева плывет перед глазами, реальность и Изнанкой смешивается, и я вижу сотни других силуэтов, чьи рты раскрыты в немом крике. Падальщики.

- Я говорила, - мне едва удается произносить слова, - Что вам проще пристрелить меня.

Она тряслась от ужаса, стремительно бледнея. Я не испытывала к ней и капли жалости. Еще недавно я с Гретой сидела в ресторане и угощала, смущающуюся вниманием, девушку кофе. Она прятала свои желания от всех, показушно и неумело флиртовала с мужчинами, а на деле пожирала меня взглядом.

- Не так-то просто любить женщин здесь, да? – холодно усмехнулась я, в легком жесте скользнув по ее щеке, - Брат или код? (нем.)

А потом, помню прогремел выстрел. Девушка лишилась глаза перед смертью – он был просто выдавлен, и легко, надо сказать, отделалась.

Ронев скрипнул зубами, сжимая рукоятку хлыста сильнее. Он тяжело дышал, рубашка была расстегнута и позволяла видеть крепкое, но худощавое тело. А нацист все так же стоял в углу, изучающе глядя на меня.