Выход
Не имеешь права на сомнения. Не имеешь право на слабость. Ни на что права не имеешь.
Я повторяла про себя это как мантру, заклинание, молитву. Заставляла думать только об этом, мысленно называя себя тряпкой, подогревая гнев, который служил единственным мостиком над пропастью отчаяния. Я цеплялась за него, сдирая пальцы в кровь, со страхом понимая, что это – последняя надежда. Ибо ни на что другое опираться не приходилось. Пусть маски больше не было, пусть все они разбивались на осколки у моих ног. В них больше не было никакого толка, потому что не существовала даже мизерного шанса на то, что эта пародия на человека проявит ко мне жалость, даже если я выполю самую грязную и сокровенную из его прихотей.
Я в очередной раз выгнулась дугой, сквозь стиснутые зубы наружу рвался крик, граничащий с визгом. Тело била крупная дрожь. Больно. Весь разум заполнила одна мысль, и она была подобна грозовой туче, надвигающейся медленно и монолитно. Только эта боль была другой - резкой и отупляющей. Глаза выкатывались из орбит, а голос охрип.
Когда он говорил, что сломает меня, я только надменно смеялась, потому что знала, что мало кому это под силу. Но оказалось, что не превратиться в безвольную куклу довольно сложно. Основным фактором служил Степа, который старательно натягивал на лицо маску хладнокровного садиста и смотрел на меня как на ничтожество. Этот нацист не оставлял нас наедине никогда. Всегда сидел в углу на чистом стуле и со скучающим видом наблюдал. Ему не нужно было спрашивать, напоминать вопросы - он прекрасно понимал и осознавал все. Он знал меня, сумел изучить в первые секунды, как увидел.
Ногти мне выдрали в тот же день, что я попала сюда. Начинали с малого. Когда хлыст не помог - поставили на колени. Я думала, что изнасилуют, но нет. Зафиксировали в таком положении и просто ушли, не заперев двери. Оставили узкую полоску, что бы я могла видеть выход. Что вот он - так близко, просто протяни руку, встань и выпорхни птицей из клетки. Но я не могла и пошевелится, старалась больше смотреть в пол. Шевелиться хотя бы как-то получалось только ценой боли в коленях - пол был далек он ровных, лакированных половиц, да и ноги через какое-то время начали затекать. Когда все тело будто отнялось и мышцы заломило, я поняла, что именно они сделали.
Выход был - сон. Просто постараться уснуть, но здесь возникла новая проблема. Каждый час на все здание орала самая противная и ненавистная сирена из всех, что мне доводилось слышать. Черт возьми, на пятый раз я готова была рычать от ярости, лишь бы не слышать этого раздражающего звука. Они продолжали мучать узников даже не находясь рядом. Таким образом провалится в небытие мне не давали, а то состояние, в котором я находилась даже дремотой было нельзя назвать. Завалиться на бок не получалось, стук был намертво приварен к полу, а положение не позволяло даже согнуться, дабы коснутся холодного пола лбом. Так и стояла в этом положении, мысленно считая про себя. Нельзя терять мироощущение, счет времени. Не в ком случаем, иначе перспектива стать сумасшедшей окажется гораздо ближе, чем была изначально.
Сирена позволяла отсчитывать часы и это был единственный плюс. Психологические пытки гораздо сильнее тех, которые можно ощутить физические. И этот ежечасный вой был подобен старой, древней как мир, китайской пытке с каплей воды. Она мерно капала либо рядом, либо на голову пленного – казалось бы, ничего такого, но на самом деле этот звук сводит с ума. Особенно когда вокруг сплошная тишина и ничего кроме тишины.
Что бы хоть как-то разнообразить все происходящее, я раз за разом погружалась в себя. Вспоминала, а мысли эти выливались в яркие образы прошлого. Светлые фрагменты воспоминаний старалась отсеивать, не желая омрачать память, а вот различного дерьма оказалось предостаточно. Выстрел. Сверкающий тонкий нож в свете фонарей на пустой улице. Чей-то крик. Тяжелые дыхание. Чьи-то руки, гладящие мое тело, и кто-то считающий, что мне на самом деле приятно. Всех этих «симуляций» было пруд пруди. Им была нужна женщина, тепло тела, которое покажется родным, а мне нужна была их смерть, но перед этим – содержание их головы. То, что они знали и могли рассказать простой немке, которая так жалостливо смотрит на бедного служивого. Ведь ему тяжело, он столько пережил и нести груз на плечах… может стоит поделится? Хотя с кем-то. И они рассказывали, как миленькие вещали обо всем. И среди этого можно было выудить воспоминания.
Опять вой. Я зажмурилась, сжимая губы, дернулась. Стертые запястья отдавали болью. Может мне удастся подохнуть от заражения крови? Хотелось верить.
С другой стороны – на что надеялась? Что меня просто будут избивать до потери сознания? Нет, слишком много чести. Я для них слишком важный экспонат. Когда привыкну, можно будет попутать им парочку карт, прикинувшись, что хочу все же рассказать. Выдать ложную информацию и смотреть на искаженной лицо, когда палач ворвется в камеру и будет крыть меня матом. Чисто для морального удовлетворения. Но мне осталось жить меньше месяца точно – потом я стану бесполезна. Ведь сведения утратят свежесть, а мои «красные командиры» по десять раз успеют перетасовать колоду. Единственное, что останется важного, так это знания о том, кто еще крыса на этом прогнившем корабле. Я мало знала о том, что творится за пределами Берлина и тем более о планах Москвы относительно нападения. Вечерами, если нечем было заняться, бралась за карту и выстраивала возможные варианты развития событий на фронте. Когда получалось – радовалась, когда нет – раздраженно хмыкала, комкая карту и отправляя ее по кусочкам огню.
Выход ч.2