Игра со смертью

- Кто еще шпионит для СССР? (нем.)

В мыслях сплошной туман.

- Степа, Степа, Степа… - я забиваюсь в угол, обнимаю колени руками и дрожу. Вся в синяках, ссадинах и кроподтеках. От любимого платья осталось одно название, оно порвало в клочья, заляпано кровью. Мысль о Роневе не дает сойти с ума. Как он врывается сюда, быстро приближается ко мне и тянусь к парню, обхватываю шею руками, обнимая. И наконец рыдаю глухо в плечо.

- Степа…

На моем теле не оставляют шрамов, только бьют. Тело должно быть чистым для будущих заданий, если переживу этот кошмар.

- Какой сегодня день? (нем.)

Я тяжело дышу, а голова уже откровенно виснет. Сил не осталось никаких. Я не падаю и не тону только потому, что «господин Мюнгер» до сих пор крепко держит меня. И мне хочется представлять, что не за горло, болезненно сдавливая его, а просто на руках, бережно подхватив. Как тогда…

- Прекрати! – я смеялась, стараясь вырываться, - Нам итак влетело!

- А тебе не плевать? – улыбался Степан, требовательно накрывая губы жарким поцелуем. Еще несколько секунд, ноги коснулись земли, а я прижата спиной к стене корпуса. Свет фонаря сюда не дотягивается, но едва он отстраняется, я вижу, как озорно блестят его глаза. Влюбленный придурок.

Картинка снова смазывается и обращается бульканьем, приглушенным всплескам воды. Сирена продолжает орать, а я ощущаю себя забившейся в угол мышью. Такой серой, невзрачной, которая дрожит и не знает куда себя день, затравленно озираясь по сторонам.

- Мы знаем о твоем компаньоне, - даже вода кажется теплой по сравнению с этим колючим голосом. (нем.)

Нагоняет панику. Знали бы – Степы здесь не было. Парня даже не перекосило, все те же безучастные глаза. А я пытаюсь определить, что хуже – та проверка на стойкость или эта пытка? И даже не то, что мне больно, страшно, а то, кто именно ее ведет. Кто правит бал в этой тесной камере.

- На колени.

Я стояла, опираясь на стену и глядела перед собой безжизненным взглядом. Вечером ранее я с треском сломалась, окончательно превратившись в то, что их меня с таким трудом лепили учителя и инструктора последние полгода.

- Я сказал, на колени, - повторил парень, с наглой ухмылкой глядя на меня, - Или забыла кто твои хозяева, шлюха?

- Я помню.

Без улыбки, хотя очень хочется. Я не плакала, как вчера, не глотала слезы и не кричала, стараясь вырваться. Эти ублюдки притащили матрац, что бы было удобнее. Когда его плоть проникла ко мне в рот, я постаралась взять максимально глубоко, а потом зажмурилась и с силой сжала челюсти. Хотели стойкости? Получите.

Вот и сейчас мне больше всего хочется развести этого надменного урода на минет, а затем просто откусить достоинство. Выплюнуть, утереть кровь с губ и поморщится от мерзкого привкуса во рту.

- В следующий раз я проведу к воде электрический кабель. (нем.)

Брехня. Он прекрасно понимает, что я могу умереть от такого, а в этом нацисте еще живет надежда на то, что заговорю. Зря живет. Паника постепенно сходила на нет, уступая место спокойствию. Я почти не чувствовала тело, только покалывания в ногах, которые, наверное, были судорогами. Перестала ощущать голод, а желудок со своими требованиями отошел на задний план. Едва меня снова вытащили, я мертвой хваткой вцепилась в руку Степе, со всей силы сжимая ладони, стараясь нащупать болевые точки между сухожилиями. Вышло не очень – парень только сморщился, зато, кажется немец упивался моей беззащитностью. Запоздало осознала, как ноют кончили пальцев, оставшиеся без ногтей. Ощущения поползли дальше, считывая все жалкие остатки самоосязания. Мысль о сне снова вернулось вместе со стучащими зубами. Мокрые волосы липли к телу и казались противными водорослями. Хотя бы меня побрили налысо, это лучше, чем понимать, насколько сильно они грязные.