Ротмистр

– Врешь, собака! – подбежал Семидверный, сунул под нос старику кулак. – Что это? А? Тебя спрашиваю, что? Взопревшие кони твои под седлами! Мокрые, как мыши, все до одного!

– Труби! – Ревин махнул горнисту, и, не дожидаясь, пока стихнут мечущиеся по предгорьям отзвуки исторгнутой во все мощь дураковских легких «зари», велел: – Зажигай из-под ветра!..

С другого конца кишлака послышались выстрелы, казаки с присвистом выслали коней в намет, в один момент скрывшись за холмом.

– Вашбродие! – примчался вестовой. – Арыком пробирались, низиной хотели уйти… Увидали мы их, погнали в поле…

– А ну, погоди с кострами! – Ревин остановил факельщиков. – Обождем…

В поле пешему с конным не равняться, вскоре под прицелами карабинов привели казаки изрядно помятых турок, связанных по рукам. Пленные следы особых церемоний не носили: на физиономиях красовались синяки и кровоподтеки, кто-то сплевывал зубное крошево, харкая красным, кто-то прихватывал бок со сломанными, видно, ребрами. Иным повезло еще меньше, их волокли за ноги, притороченными к седлу. Среди сбившихся в кучу крестьян раздались возгласы, запричитали высокими голосами старухи.

– Кто старший? – Ревин, спешившись, разглядывал пленных.

Один из них, коренастый, поднял глаза, воинственно выпятив седеющую бороду. Ревин остановился напротив и отрекомендовался:

– Ротмистр Ревин. С кем имею честь?

Бородач не ответил. Тряхнув обритой головой, презрительно плюнул Ревину в лицо… Смолкли старухи. Двое казаков с нагайками, кинувшиеся было проучить наглеца, остановились в нерешительности, натолкнувшись на запрещающий жест. В полной тишине Ревин достал из кармана платок, вытер лицо и запачканный мундир.

Молниеносного удара в горло никто не увидел. Бородач захрипел и неловко повалился навзничь, дернулся пару раз и затих, уставившись остекленевшими глазами в небо.

Обыски кишлака принесли неожиданный результат, внутри одной из хижин обнаружилась интересная находка. Казаки, приседая от тяжести, тащили нечто объемистое, завернутое в мешковину. Сверток глухо звякнул, соприкоснувшись с землей. Вокруг тотчас собрались любопытствующие.

– Дывытесь, хлопци, яка бандура!..

Бандура оказалась ничем иным, как картечницей Барановского, именуемой в просторечье «скорострелкой», новехонькой, но с пустыми патронными ящиками. Громоздкую картечницу Ревин велел взять с собой. Не бросать же, в конце концов, имущество, за которое уплачено царским золотом.

Сквозь брезент большой штабной палатки доносился звон посуды и женский смех. Керосиновый фонарь покачивался согласно слабому прохладному ветру, отбрасывал тени на лица часовых, усиливая их сходство с египетским сфинксом. Шторка над входом колыхнулась.

– Его превосходительство велели ждать.

Адъютант в звании поручика смерил Ревина холодным взглядом и вернулся внутрь. Даже в темноте новехонький мундир штабиста разительно отличался от выцветших и пропыленных мундиров полевых офицеров. Со скуки Ревин погулял вокруг, отметив про себя декоративное назначение солдат, стоящих на посту. Если бы в палатку вознамерился проникнуть враг, то он легко сделал бы это со стороны темной балки, распоров брезент.

Алмазов явился в небрежно наброшенном на плечи кителе в компании подгулявших офицеров, да и сам он был заметно навеселе, поэтому начал без обиняков:

– Я вами, – молодой генерал процедил последнее слово, – крайне не доволен, ротмистр! Набеги становятся раз от раза предерзостнее, а вы, – Алмазов едва не проткнул Ревина пальцем, – пропадаете черт знает где, и занимаетесь черт знает чем! Ваши… прогулки не имеют под собой ровным счетом никакого смысла. И еще большой вопрос, как вы там проводите время! Не в охоте ли на сайгаков? – генерал повернул голову назад, приглашая компанию поддержать шутку.

– Так точно, ваше превосходительство! – Ревин отсмеялся со всеми. – Не далее чем как сегодня утром в расположение доставлены пятеро пленных сайгаков. Шестеро зарублены.