Волнолом

22
18
20
22
24
26
28
30

И еще – была в окружающих декорациях странность, которую Генрих видел, но никак не мог сформулировать. Некая деталь, выпадавшая из привычной картины мира.

Он постарался сосредоточиться. Ладно, что у нас тут? Дом напротив – длинный, трехэтажный, из бурого кирпича, без балконов. В цокольном этаже – «Кафе-кондитерская Креппа и Гайера» с фигурками из марципана в витрине. Рядом – фонарный столб. Мимо тащится телега с углем. По тротуару семенят под ручку две барышни. Сам тротуар идеально выметен, под ногами у Генриха – крышка канализационного люка с дырками и надписью по периметру: «2-й чугунно-литейный». Даже насечки есть против ржавчины – грубые, еле-еле мерцают…

Генрих пошатнулся.

Мерцают?

Он что – снова видит чернильный свет?

А вчера…

Мир перед глазами взорвался. Второй раз за сутки воспоминания накрыли волной. Боль раздирала, жгла изнутри – хуже, чем в те минуты, когда он снимал клеймо. Генрих упал бы, но успел схватиться за стену, распластался по ней, прижимаясь лбом к ледяным камням. Вытерпеть, только не отключаться, не утонуть в багрово-чернильной мгле…

– Молодой человек, вам плохо?

Он еще несколько секунд подождал, приходя в себя, потом оглянулся. Благообразный старичок, остановившись рядом, смотрел участливо.

– Нет, – сказал ему Генрих, – все хорошо. Минутная слабость.

– Может, все же к врачу? Тут за углом есть частная практика, доктор Шиндер – превосходный специалист…

– Спасибо. Это совершенно излишне.

Боль и в самом деле почти утихла, отодвинулась куда-то за грань – словно пес, захлебнувшись надсадным лаем, заполз обратно в конуру. Восприятие изменилось, как будто убрали фильтр. Краски вокруг стали кричаще-яркими, звуки (даже самые обыденные, вроде скрипа колес и чириканья воробьев) звучали как музыка, запахи из кафе дразнили, заставляя глотать слюну.

Разыгравшийся аппетит мешал нормально соображать. Точнее, даже не аппетит, а лютый, звериный голод. Ощущение было, что Генрих не ел дня три. Он двинулся было к кондитерской, но на входе притормозил. Пирожными сыт не будешь. Хотелось мяса – жареного, горячего, жирного, истекающего восхитительным соком, чтобы навалили целое блюдо с горкой, а потом принесли добавку. И картошки тоже хотелось, чтобы с румяной корочкой, прямо со сковородки, и свежего душистого хлеба…

Лишь час спустя, отвалившись от стола в ресторанчике, обнаруженном в двух шагах – на соседней улице, Генрих понял, что способность мыслить к нему вернулась. Кивнул кельнеру, чтобы тот подал еще кружку пива, и спросил сам себя – что дальше, мастер-эксперт?

Как ни крути, ситуация становится угрожающей. Вторую ночь подряд он теряет память. А вот восстановить ее сегодня оказалось сложнее. Он ведь, проснувшись, так и не узнал ту квартирку, принадлежащую «тройке». Бродил будто неприкаянный, а потом еще и позорнейший приступ паники…

Завтра, если так пойдет дальше, он может вообще ничего не вспомнить. Созданная ведьмой реальность закрепляется, вытесняет прежнюю память. Удивительно, что он вообще еще не забыл, как все было раньше. Очевидно, резкий всплеск дара, когда снималось клеймо, предохранил от забвения.

Вернее, как теперь выясняется, не предохранил, а только отсрочил.

А если еще учесть, что вспоминать с каждым днем не просто труднее, но и больнее…

В общем, медлить нельзя. Надо найти «фаворитку» прямо сегодня.