– Да нет, почтенный, из Тротгорда.
– Из такой далищи?! Это же десять переходов. А я скажу: повезло Вам. После такого, – он неопределённо мотнул головой, – все перевалы закроет. И куда вы направляетесь?
– В земли ночных кланов.
Хозяин поджал губы. С таким же успехом он мог услышать в ответ: «К Бра – пиво хлебать». Незнакомец явно скрытничал. Ну и хрен с ним, будто бы без этого забот не хватает: послы лорда Шона – как они некстати.
– Марта! Лота! – заорал Ян, откидывая рогожку. – Где вы, ленивые жирные тюленихи? Гости с голода помирают, а они там что?!
Всадник успел заметить фигуры двух девушек у широкой, во всю кухню плиты. Вскоре одна из дочек появилась, держа несколько лепёшек, чуть пригоревших по краям, кусок твёрдого солёного сыра и баклагу с коричневой пузырящейся жидкостью.
«Интересно, а ведь Марта совсем не похожа на свою сестру, – думал мужчина, забирая еду. – Вот уж кто никогда не споткнётся. Быть может, они от разных матерей или одна из них – приёмыш». Размышляя о дочерях трактирщика, он ещё раз оглядел Марту. Она была невысока, но плотного, кряжистого телосложения: широкие бёдра и плечи, сильные руки, короткая мощная шея. Лицо было неправильным и угловатым, но удивительно сочеталось со всем внешним обликом и нисколько не портило Марту. Таких людей рождали мрачные тундры и леса Северных Королевств. Про себя они говорили так:
«Когда Ас лепил людей, то не рассчитал, и у него не хватило земли и глины на всех. Тогда Ас взял лёд и каменную крошку и стал доделывать остальных. Но вскоре отморозил себе пальцы, а пыль забилась в глаза, и он стал лепить, не глядя, пристукивая для верности своим молотом, чтобы руки да ноги с головой держались попрочнее. Вот так и получились наши предки».
Спустя четверть часа всадник сосредоточенно ел, упорно не глядя перед собой. Окружающее пространство было досконально им осмотрено и запомнено. Впрочем, это как раз оказалось несложным: зал трактира больше напоминал склеп. Изнутри ни обит деревом, ни выложен дёрном, как делали в некоторых северных поселениях. Лишь щели между камнями заткнуты мхом и землёй. Зал устроен прямоугольным, шестидесяти локтей в длину, сорока в ширину и восьми в высоту. К одной из стен примыкала конюшня, другая сообщалась с кухней. Массивные древние колоны по три пяди толщиной держали потолок. Они как бы делили зал натрое: по три в ряд справа и слева от камина.
Пламя гудело и ярилось, посылая волны жара. Огонь перехлёстывал через верхний край, бросая мраку сотни багровых звёздочек. В тон ему выла метель, в бессильной злобе кружась тысячью тысяч холодных ледяных снежинок. Всадник прислушался к песне стихий и тихо заговорил:
– Люди ночных кланов верят, что пурга – это злая колдунья Ара Раш. Её человеческое обличье – древняя старуха с растрёпанными волосами, наполовину седыми, наполовину пепельными. Когда-то давно, когда мир был молод, она тоже была молодой красивой девушкой с чёрными летящими по ветру косами… На севере её слову подчинялось всё. Однажды Ара Раш посетила мысль, будто она всесильна. Показалось, что стоит только захотеть – всё сможет. И вдруг помстилось колдунье – идёт кто-то к ней. И вроде не шибко идёт, а вот же – стоял у горизонта, и уже рядом, перед самой Ара Раш очутился. Взял странный пришелец горсть искристых снежинок и кинул в тёмное небо. Взглянула владычица Севера вверх – весь небосвод покрыли снежинки, горят маленькими огоньками, только огонь их холодный, колючий. Странник меж тем повернулся и исчез. Вот с того времени взяла Ара Раш чёрная злоба. Поклялась она затмить звёзды. Много тысяч лет пробует до них дотянуться, но всё напрасно.
Всадник помолчал и взглянул на женщину перед собой. В её глаза. Вызов и сосредоточенность сменились интересом и удивлением. Мужчина смотрел и видел девочку, совсем маленькую, которой хорошо у тёплого огня рядом с отцом и матерью, под защитой надёжных стен…
«Похоже, в детстве ты нечасто слышала сказки, – думал странник, – да и было ли у тебя детство? Со скольки лет у тебя появились мозоли? Морщины? Когда ты впервые узнала любовь? Или…» – всадник весь напрягся, стиснув до скрежета зубы. Всегда от таких мыслей ярость затопляла его. Брать девушку силой, лишать её чести – что может быть гнуснее и позорнее? Но мир смог и придумать штуку похуже. Девушки сами шли на это, шли понуждаемые родными, хозяевами, самой жизнью, безрадостной и беспросветной. Складки, рождённые горечью, пролегли по лицу всадника – он верил в лучшее, но женщин, ценивших себя выше нескольких жёлтых кружочков, встречал всё реже и реже. Грубые жернова перемалывали, перетирали людей, пытаясь превратить их в зверей…
И вновь зазвучали слова его старого учителя:
«Душа мальчика – глина: лепи, что пожелаешь. Душа юноши – смола пополам с порохом: поднеси огонь с одной стороны – загорится, с другой – взорвётся. Душа мужчины – кусок железа: плавишь его – он только жарче пылает, бьёшь молотом – он только крепче становится да яростней звенит. А станет мечом – охладится, остынет. Душа старика – плавный поток, обрывающийся в пропасть. Он течёт медленно, но ему самому кажется, что слишком быстро. У истока он был небольшим ручьём, по пути же вбирая в себя новые источники, стал полноводной рекой, широко разлился, наделяя влагой всё живое вокруг… Как реки сливаются с морем, так и наши души сольются с чем-то большим…
– А душа странника? – спрашивал ученик.
– Хм, странник обязан уметь носить маски. Носить маску на лице – великое искусство, не величайшее искусство – надеть маску на душу…»
Мужчина с хрустом разодрал последнюю лепёшку и отправил корявый кусок в рот, запивая сладковатым хлебным квасом. Девушка неотрывно смотрела на него. К всаднику её толкнуло что-то глубинное, первобытное. Так два зверя, сойдясь на тропе, осторожно обнюхивают друг друга, в любой момент готовые напасть или защититься. Теперь она чувствовала иное. Всадник, не зная наверняка, угадал её романтическую сущность. Женщина-воин, грубая, жестокая, беспощадная – такой она себя помнила всю жизнь, такой она вошла в мир. Скольких сразил её меч, достал кинжал, нашла стрела?
Но вот из ледяной мглы появился он, и всё рассыпалось, разлетелось, развеялось невесомым пеплом. Ушли кровь, прежние раны, бессильные слёзы, остался лишь его голос, мягкий… беззвучный. Слова пропали, а голос звучал, взметая пыль прошлого…
Она очнулась от пьяного варварского крика. Мужчина вертел в руках сучок, выдавленный из доски, изредка пристукивая им по столу. Хотелось заговорить с незнакомцем, но горло впервые сжалось и исторгло из себя неразборчивый всхлип. Всадник, не глядя, толкнул к ней жбан. Женщина глотнула, кивнув:
ebooksa