— Нет, не против. Знаете, Натан Ильич, я вот еще что подумала… Жалко, что в том доме всё взорвалось. Почему-то мне кажется, мы бы обнаружили там точно такие же следы, как вчера. Я, конечно, не могу ничего доказать, но почти уверена: наше с вами предчувствие связано как раз со странностью умбры этих необычных явлений.
— Интересная версия, — покосился на неё поручик. — Но, насколько я знаю, заметить умбру на расстоянии, да ещё без навыка, почти невозможно.
— Совершенно верно, но ведь это не значит, что она куда-то пропадает и прекращает влиять на окружающие предметы и людей, — логично возразила девушка. — Обычная умбра людей и вещей не вызывает никаких чувств ни вблизи, ни на расстоянии, потому что они окружают нас постоянно, обыденны и привычны. А вот с этим нечто возникает явственный диссонанс, на который мы подспудно реагируем как на угрозу, потому что это нечто новое, незнакомое. В этом смысле её можно сравнить с инфразвуком: его мы тоже не слышим, но всё же реагируем, испытывая безотчётный страх. Это моя теория. Сырая, правда, с множеством пробелов, а проверить и найти ответы я пока не могу, но и опровергнуть её пока нечем. Очень надеюсь, что Бобров и впрямь поможет. Что пишут? — полюбопытствовала она, потому что в этот момент поручик развернул взятую у торговца газету.
— Ничего неожиданного, — отозвался Натан, проглядывая заголовки и, по диагонали, заинтересовавшие его заметки.
«Губернские ведомости» кричали про маньяка и бездействие полиции, а все прочие темы не представляли интереса. Вчерашняя авария, к слову, в печать не попала; да и ничего удивительного, где замешана Охранка — прессе не место. Сложив газету, с тем чтобы внимательнее изучить позже, Титов вновь предложил девушке локоть, и они двинулись в обратный путь.
В двадцать третьей комнате вновь царствовала Элеонора, а в углу тихо сидел Бабушкин со своим пасьянсом. Женщина подняла взгляд на вошедших, несколько секунд их рассматривала, и в это время её тонкие, тщательно выщипанные брови медленно поднимались всё выше.
— Хоро-о-ош! — с почти искренним восхищением протянула она, завершив осмотр.
Поручик только усмехнулся в ответ. Он прекрасно отдавал себе отчёт, как выглядит с рукой на перевязи и, главное, ссадинами на лице — особенно внушительной над бровью, окружённой насыщенным фингалом, и несколькими помельче.
— Зато живые, — возразил он весело.
— Это не может не радовать, — сдержанно улыбнулась Михельсон. — Что у вас там произошло — не спрашиваю, заходил Василий, всё обсказал.
— Кхм. Хорошо, — с лёгкой растерянностью кивнул поручик.
У Титова самого к себе оставались вопросы после того происшествия, а у окружающих, выходит, нет?! То ли Федорин умолчал о загадочных деталях падения, представив его рядовой дорожной аварией, то ли Элеонору всё это и вправду не заинтересовало, что было весьма неожиданно. Чтобы любознательная делопроизводительница отказалась от возможности почесать язык и обсудить мистическое явление? Да быть такого не может! Впрочем, Титов уже усвоил, что Михельсон — женщина своеобразная и лишь чуть менее странная, чем Брамс, так что не стоит удивляться, если порой не удаётся постичь её логику.
— Было еще что-нибудь важное?
— Да, из архива пришли списки обитателей кварталов у начала Новособорной, — рассеянно и равнодушно кивнула Элеонора, и Натан решил, что она сегодня просто не в настроении. — Про некоторых известно, куда подались после, про некоторых — нет. И дело на дурачка и его сестру, оказывается, всё же завели. Да, вот ещё от пожарных бумага о взрыве.
— Замечательно! Что бы я без вас делал? — улыбнулся Натан. — Давайте-ка мы, Брамс, для начала сравним списки, а то, может, и ехать никуда не придётся…
Как ни странно, повезло почти сразу, причём по-крупному: в деле среди фамилий очевидцев упоминался «отрок Руслан Меджаджев семи лет от роду, сын ссыльного смутьяна с Кавказа». Титов растерянно хмыкнул.
— Платон Агапыч, Элеонора, а что, в городе ссыльные живут? Вот прямо так, среди прочих граждан?
— Это ты где такое вычитал? — озадачилась Михельсон, и поручик процитировал.
— А-а, — протянул Бабушкин. — В девяносто первом дело было? Так за пару лет до того на Кавказе опять какие-то волнения случились, вот царь-батюшка и осерчал, вывез всех смутьянов, прямо целыми семьями. Этот твой Меджаджев, видать, смирный был или из родовитых каких, вот до Сибири и не доехал, здесь осел. Горцы, вообще, когда целая семья есть, милейшие люди: и гостеприимные, и домовитые, и работящие, и к старикам уважительные. Но то ежели отец семейства рядом, слово отца для них — закон, тут бы и нашим некоторым впору поучиться послушанию. А вот если молодые парни без глазу, то ровно стая делаются, словно совсем иные люди: да оно и понятно, чужаки им не указ, кровь горячая, ухарства — на троих в каждом. Вот их и перевозили сразу семействами, со скарбом, стариками и детьми. Тех, что не совсем пропащие, конечно, не разбойники. Вот и эти, видать, из таких.
— Ясно. Значит, где-то и дело на отца семейства должно быть?
ebooksa