— Поищу, — понятливо пообещала Элеонора, и поручик опять погрузился в списки: следовало проверить всё до конца.
Однако на этом везение закончилось, других совпадений не было, если не считать нескольких однофамильцев иных вещевиков из списка, которые в поле зрения Титова до сих пор не попадали. А выяснить, есть ли между теми именами и нынешними фигурантами связь, предстояло всё той же незаменимой Михельсон.
Да и отчёт пожарных невероятными открытиями не изобиловал, а лишь подтверждал изначальные предположения о динамите «со взрывателем неустановленной конструкции». Да Титов на него и не надеялся. Потом поручик сдал делопроизводительнице письма и дневник для приобщения к делу, какое-то время потратил на бюрократические мелочи — подписание всевозможных отчётных внутренних бумаг. И только после этого, прихватив Брамс, двинулся к выходу.
Правда, даже выйти не успели: дверь распахнулась, и на пороге они едва не столкнулись с Валентиновым.
— Здравствуйте, здравствуйте! Какие люди! — тот мгновенно расплылся в приторной улыбке.
Титов мелко вздрогнул, не сводя взгляда с лица Антона Денисовича: совершенно явственно он увидел вместо человеческого рта длинную, от уха до уха, узкую щель, полную мелких треугольных зубов, а глаза показались тёмными круглыми плошками.
Моргнул — всё пропало.
— Наслышаны уже о ваших приключениях, что же вы так неаккуратно? — продолжал Антон Денисович тем же елейным тоном.
— Доброе утро, — хмуро проговорил Титов, стряхнув оцепенение. Ни на один из вопросов отвечать не стал, лишь жестом пригласил Аэлиту на выход, придержав дверь.
Огромные усилия он прилагал, чтобы не пялиться на Валентинова с подозрением, вглядываясь в тонкие черты в поисках мелькнувшего видения, тут уже не до любезностей. Больше того, он до последнего не мог избавиться от глупого ощущения, словно сейчас коллега прыгнет на холку и вцепится вот этими треугольными зубами в горло. Так что, когда дверь двадцать третьей комнаты закрылась за спиной, вздохнул с облегчением.
«С ума я, что ли, схожу? — мрачно подумал поручик. — Сначала язычник этот со своими русалками, теперь вот того хуже…»
— Аэлита Львовна, а что вы думаете о Валентинове?
— Он похож на жабу, — без раздумий ответила Брамс. — Такой же склизкий и противный, только что не зелёный. Не знаю, почему Элеонора Карловна его тараканом называет, тараканы, по-моему, гораздо приятнее.
— Хм. Вы боитесь жаб?
— Не люблю, — поправила Аэлита. — Если только в качестве лабораторного материала на столе.
— Какая вы жестокая, — изумился такому ответу Натан. — Чем они вам не угодили?
— Они скользкие, пупырчатые, зелёные, вот с такими глазами, — отозвалась она, приставив к лицу ладони с растопыренными пальцами. — Это ведь ужасно!.. А к чему вы про Валентинова спросили?
— Да так, — неопределённо отмахнулся Титов. Не говорить же, что у него вдруг видения начались! Просто свет неудачно попал, да воображение разыгралось… — Я не могу понять, почему он еще здесь и почему чувствует себя столь вольно? Ведь это же полиция, больше того, уголовный сыск. Здесь таким, как он, не место. Он трусоват, лицемерен, подл, он презирает государя, страну и народ, которым служит. Если бы, скажем, весь отдел состоял бы из таких, это было бы, бесспорно, отвратительно, но объяснимо. Однако прочие служащие сыска, с которыми я успел познакомиться, прекрасные люди, которые к делу своему относятся с большим тщанием и уважением. И жалование у нас, конечно, хорошее, но явно недостаточное для столь амбициозного человека, вряд ли оно способно его удержать. Упрямство Валентинова ещё как-то могло объясниться надеждой на повышение и место начальника отдела, но у меня сложилось впечатление, что Чирков его тоже не особенно жалует. Вежлив, дружелюбен, но Пётр Антонович, по-моему, со всеми таков.
— А отчего бы ему уйти, если его тут всё устраивает? Да и выгнать вроде не за что, следователь-то неплохой, — заметила Брамс.
— Есть множество способов выжить человека или хотя бы поставить его на место.