Герой Бродвея

– Они не жалеют даже зверей, – прошептала девушка.

– Энн, что значит это еженедельное представление? Оно что, должно подчеркнуть мощь и величие России?

– Видишь ли, Майк, в России очень долго вместо «господин» люди говорили «товарищ». Но теперь там другая система обращений, заимствованная у нацистов. Во главе фашистского Рейха стоял фюрер – вождь, ниже его были вожди помельче – штандартенфюрер, оберштурмбанфюрер… в самом низу был югендфюрер, то есть вождь малолеток, вожатый. То же самое у нас – главный мафиози, стоящий у власти, это Волк, ниже его – Волчара, потом Волчище… Волчишко. Герой Бродвея – символ, олицетворяющий силу и власть нашего фюрера, главного Волка.

– Кто он, Энн?

– Этого не знает никто, только его ближайшее окружение.

– И ты не побоялась всех этих волков, Энн, ты решила драться?

– Я не одна, Майк. Люди работают по четырнадцать часов за гроши, нет ни свободы совести, ни свободы слова, мой народ стоит на коленях, но кто-то ведь должен первым поднять голову!

– Хотите промочить горло, мистер? – Норман обернулся. Около него стоял невзрачный, как платяная моль, человек с фляжкой, видимо из завсегдатаев.

– Благодарю вас, нет, – рассеянно ответил детектив.

– Жаль беднягу Рэкса – так звали погибшего сегодня волкодава, – пояснил человек-моль.

– В самом деле? – Майк затаил дыхание.

– Да, теперь у них осталось всего три волкодава – Александр Македонский, Цезарь и Наполеон.

– Если я вас правильно понял, скоро будет сожран последний волкодав? – переспросил Норман, стараясь скрыть охватившее его волнение, – шифровка агента, казавшаяся бредом, приобрела вдруг определенность и смысл.

– Да, мистер, через две-три недели эта бестия оставит Америку без последнего волкодава.

«Покушение на президента состоится, когда будет сожран последний волкодав». Значит, до преступления осталось две, максимум три недели.

– Идем, Энн, судьбы твоей и моей Родины сейчас в наших руках, мы разыщем пропавшего агента, чего бы нам это ни стоило!

* * *

Под крылом самолета простиралась щедро унавоженная десятилетиями безделья земля России, которая теперь, подобно застоявшемуся коню, бешено рвалась вперед.

Любуясь профилем спящей в соседнем кресле Ани, Майх размышлял о своей незатейливой жизни Дон Жуана, сводившейся к двум возвратно-поступательным движениям. Кажется, впервые он думал о душе, благодаря Господа за то, что он наделил его ею. Сейчас Майку хотелось быть не простым человеком, а поэтом, чтобы рассказать ей о своих чувствах…

– Наш самолет совершает посадку в аэропорту Санкт-Петербурга. Прошу пристегнуть ремни, – миловидная русская стюардесса с эмблемой в виде волчьей пасти на фирменной пилотке прервала размышления Нормана.

– Позволь, я пристегну тебя, Энн, – детектив бережно застегнул ремень на тонкой талии девушки.