Старший из Ицштедов
– Расскажешь?
Вопрос как вопрос. Но, увы, ей нечего сказать в ответ. А пропасть недоверия растет, и вскоре она уже не сможет до него докричаться. Подумав об этом, Альв действительно закричала. Это был крик боли, но никто его не услышит – даже Яков, – потому что это беззвучный крик. Крик, который она не может выпустить на волю. Такие, как она – кто бы она ни была на самом деле, – не кричат в голос, не плачут, не сетуют на судьбу. Вот это Альв о себе уже знала. У нее есть внутренний стержень, принципы и правила, которые она никогда не нарушит, даже если очень этого захочет. Хотя от одного принципа она все-таки отступила. Возможно, это случилось из-за того, что Альв была дезориентирована, потеряна – или что там с ней происходило в тот момент, когда она очнулась в мире Якова без памяти и без правильного понимания себя. Она не должна была полюбить и вряд ли могла быть любима, но именно это с ней и случилось.
– Яков, – сказала она в ответ на его вопрос, все еще надеясь, что он ее поймет, – я очень прошу тебя верить мне! Я не должна просить, но прошу!
– Хорошо, – казалось, он не удивлен, и его не обидели ее слова. – Скажи то, что можешь.
– Я не знаю, как объяснить. – Такой нелепый ответ – отличный способ потерять Якова навсегда, но не все из того немногого, что она уже знала о себе, Альв могла рассказать даже ему.
Или могла?
По ощущениям, запрет был вызван скорее осторожностью и брезгливостью, чем необходимостью. Возможно, она дала клятву – кому, в чем? – или это было ее личное решение?
– Не можешь – не говори! – Яков не выказал обиды или недоверия. Он просто констатировал факт.
«Еще один шаг прочь…»
Ей представилась дорога, исчезающая в тумане, и Яков, уходящий по этой дороге в сизую мглу.
– Временами я просто знаю, что должна делать, – сказала Альв, преодолевая мучительное нежелание продолжать. – Когда ты отдал мне мои драгоценности…
Сжало сердце: ведь она шла сейчас наперекор всему, что считала правильным. Однако же сделала над собой усилие и продолжила:
– Я не помню практически ничего, а потом знание всплывает откуда-то, куда мне нет хода. Приходит без объяснений. Сразу вдруг. Не было – и вот есть…
– Не продолжай! – неожиданно приказал он таким голосом, что ее пробила мгновенная дрожь. – Я все вижу и понимаю.
«Ты понимаешь? – Если бы она могла, улыбнулась бы. – Нет, Йеп! Это вряд ли… Как такое понять?»
Он остановил коня. А ее лошадка остановилась сама. И это хорошо, потому что у Альв вдруг не стало сил. Звуки стали глухими и далекими. Краски поблекли. Движения замедлились. Альв видела как сквозь сон: Яков медленно-медленно слез с коня, тягучим шагом, словно завяз в меду, подошел к ней, взял на руки, как ребенка, и вынул из седла…
Все это он уже видел раньше. За считаные минуты Альв изменилась до неузнаваемости. Она осунулась и потеряла присущий ей живой блеск. Побледнела. Поблекли глаза, и посерела кожа. Обвисли, став тусклыми, волосы. А когда он вынул ее из седла, она была уже без сознания.
«Она хотела рассказать, но не смогла?» Он сел на стылую землю и прижал Альв к себе, баюкая на руках, как дитя. Это было несложно при такой значительной разнице в росте и весе, какая существовала между ним и ею. Большой мужчина и маленькая женщина. Красивая, элегантная и аристократичная в каждом движении, слове или жесте, невероятно женственная, желанная… Скорее всего, уже любимая…