— И всё-таки я…— рейнджер был упрям не меньше, чем фотограф.
— Ты можешь остаться в городе,— повернулся Самсонов-Ларге к Ивану,— можешь даже фотографировать. Такая красота не должна оставаться незапечатлённой. Но обещай мне, как бы ты обещал всему городу, что не опубликуешь ни одной фотографии, даже кусочка её не используешь… по крайней мере пока мы не поймём, как и почему наши дожди смывают все краски.
— Сфоткать такую экзотику, определённо, единственное место во Вселенной… Нет, это можно было бы объяснить тем, что все русские привыкли к своим зимам, когда мир чёрно-белый или серый, возможно, даже небо серое… А может, это из-за присутствия неведомого художника, мастер какого-то неведомого нам искусства, выходец из прежней расы…— бормотал себе под нос Иван.
— Вот если выяснится, что присутствие туристов не приносит вреда дождям, тогда, возможно, мы введём на них квоты.
Но Иван уже ни о чём не думал, тем более вслух. Потому что… голубая гимнастёрка этого чересчур крутого коротышки неожиданно стала выцветать на глазах. И свет лампы над барной стойкой медленно, но необратимо становился не таким, как обычно, не жёлто-розовым, а жемчужным. Даже краснота марсианского солнца неуловимо менялась, превращаясь в серебро.
И лица людей тоже неуловимо менялись. Отпечаток прожитых лет остался на них, но они становились яснее и дисциплинированнее, строже и… мудрее. Глядя на них, Иван понял, почему они боялись, что слишком большое количество людей может все разрушить.
Это было чудо, едва зарождающееся, но уже обещающее нечто необыкновенное, даже по марсианским меркам замечательное, поразительное, небывалое. Вернее, конечно, небывалое нигде во Вселенной, кроме… крохотного старорусского городка у марсианского черта на рогах, точнее, на самом берегу терраформированного моря.
В стекло с той стороны стукнула первая капля, потом вторая, потом ещё одна… Осень, как сказал методист, в этом году пришла раньше обычного, Иван не смел надеяться, но всё-таки мельком подумал, что дождь торопился встретиться с ним, фотографом, чтобы быть запечатлённым.
— Если я почувствую, что не смогу удержаться от публикации,— сказал Иван сведёнными губами,— я останусь тут. Навсегда. Только не запрещайте мне… фотографировать. Пожалуйста.
— Такой оборот событий нас устраивает,— кивнул рейнджер. И вытянул для рукопожатия ладонь: — Альметьев-Мартинсон, к твоим услугам.— Он помедлил и добавил: — Знаешь, о чём я хотел тебя просить? Ты уж фотографируй как следует, сынок, а то иногда в межсезонье так паршиво бывает, хоть волком вой… А на фотку посмотришь, и всё представляется не зря. Только у нас аппаратура — не ахти. Да и фотографы…— он скептически посмотрел на Самсонова-Ларге.
— Я постараюсь, сэр,— Иван знал, что говорит священную правду.— Уж я-то постараюсь.
Дождь за окном набирал силу. Новая, невозможная красота предельного контраста вступала в мир.
Борис Зеленский
Белое пятно
Кеннет Уильям Дуглас сошёл по трапу, отдал ручную поклажу суетливому носильщику из местных, похожему на гигантского богомола, пересёк бетонные плиты посадочной площадки, проскользнул сквозь стеклянную коробку астровокзала и на выходе оседлал скоростного жука на воздушной подушке — оптимальное транспортное средство для перемещения по красным пескам четвёртой планеты Солнечной системы.
В курносой кислородной маске, противопыльных очках и мохнатой шубе до пят землянин выглядел хищным зверем в наморднике. К слову сказать, звери на Марсе не водились — здешняя эволюция дальше насекомых не продвинулась. В отличие от людей, которые вели родословную от приматов, разумные марсиане происходили от богомолов.
Жук плавно нёс седока по улицам марсианской столицы, не снижая скорости на поворотах. В связи с недавно постигшим Марс бедствием — пыльным ураганом небывалой силы (Кеннет прочёл об этом в земных газетах накануне отлёта) город заполняли беженцы из пострадавших районов.
Кто-то тащил коконы с куколками, где-то стихийно образовывались очереди за благотворительной подкормкой, всюду сновали деловитые чиновники из службы Общественного Вспомоществования. Одним словом, Столица напоминала растревоженный муравейник.
Над головой Дугласа на большой высоте проносились пауки-светильники. Солнечного тепла и света не хватало даже в разгар марсианского дня — сказывалось порядочное отдаление планеты от светила. Архитектура столицы красноречиво свидетельствовала о коренных различиях цивилизаций, волею судеб соседствующих в одной планетной системе. Серые громады усечённых пирамид, сложенных из бесчисленного количества шестигранников, напоминали землянину африканские термитники, виденные им в каком-то географическом еженедельнике. Причудливая вязь марсианского алфавита, покрывавшая все без исключения здания, порождала ассоциации с извилистыми ходами жучков-древоточцев.
Кеннет Уильям Дуглас терпеть не мог насекомых. Будь его воля, перенёс бы съезд в какое-нибудь иное место. Впрочем, вряд ли бы тогда состоялся его феноменальный рекорд. Марс — так Марс.
ebooksa