– Совести у людей нет, – сообщил Бруни таким тоном, что было ясно: он тоже на стороне Аделин, уверен в ее невиновности, и его не переубедить никакими доводами обвинения. – Вы не плачьте, барышня, господин следователь говорит, что вы тут ни при чем. И вся полиция за вас, и люди в городе тоже. Может, уже вечером домой поедете.
Аделин шмыгнула носом, пытаясь сдержать слезы. Сколько раз она лежала ночью без сна, представляя, что однажды ее обвинят в том, чего она не совершала, – такова судьба любой ведьмы. Ее не избежать, как ты ни старайся и что ты ни делай. Вот все и свершилось.
– Он правда ухает, как филин? – глухо спросила Аделин.
Бруни ухмыльнулся, словно всецело одобрял расправу над Куртом, кто бы ее ни совершил.
– Еще и летает, ну то есть бегает и руками машет, и гадит, простите за выражение, не в горшок, а где попало, – сообщил он. – Так ему и надо! Весь город радуется, вот честно вам говорю, – Бруни сделал паузу и чуть ли не смущенно добавил: – Вы, миледи, если перекусить захотите или там винца, или чего еще, да там хоть поговорить захотите, то зовите меня или Шанти, запросто. Все принесем, все сделаем.
Когда он вышел из камеры, сокрушенно качая головой, Аделин поняла, что настолько устала, что не может даже плакать. Глаза были сухими, голова – тяжелой и горячей. Она свернулась калачиком на лавке – когда лежишь, не так сильно болит затылок – и подумала, что за Уве присмотрят, это самое главное. А вот что будет потом, когда ее сожгут…
Почему-то Аделин не сомневалась в том, что все кончено. Как будто для ведьмы возможны другие варианты! Бастиан на ее стороне, полиция тоже, но бургомистр обязательно захочет с ней расквитаться и лично подпишет смертный приговор.
Может, он уже и подписал его. И сейчас едет в участок с бумагами. Ведьма была язвой на Инегене и окрестностях, вот и пришло время эту язву выжечь каленым железом.
Да и зачем Бастиану ссориться со здешней властью, пусть он и уверен в невиновности Аделин? Ради ведьмы? Он ведь не сошел с ума. Аделин ему никто. Просто девушка, с которой свела судьба, а ради такой не пойдут наперекор бургомистру. Бастиан завершит расследование, уедет отсюда и обо всем забудет. Пройдет полгода, и он не вспомнит ни лица Аделин, ни ее имени.
Да, Аделин ему понравилась – вчера на балу это заметил бы и слепой. Но он выбросит ее из головы сразу же после казни. Аделин хотелось верить, что это все-таки не так, но она не могла. Сейчас в ней говорило глубинное, природное чутье всех ведьм, которые вот так же ждали собственную казнь и понимали, что надеяться не на кого.
Все ведьмы встречают свой конец в одиночестве. Так было и так будет всегда.
– Где эта тварь? – раздалось на лестнице.
Бургомистр – низкорослый, весь какой-то дерганый, как поломанная марионетка, – влетел в коридор перед камерой. Полицмейстер шел за ним с таким видом, словно присутствие главы города вызывало у него приступ острой зубной боли. Последним в коридор перед камерой вбежал какой-то мелкий чиновник, в руке которого Аделин заметила пузырек с нюхательной солью.
– Лежит! – рявкнул бургомистр и ударил по решетке так, что отдалось до чердака. – Развалилась! Ты за все ответишь, гадина! За все! Слышишь меня, ты, дрянь!
Аделин отстраненно подумала, что если бы не очень дальнее родство с королевской фамилией, то такой припадочный ни за что не просидел бы в кресле бургомистра так долго. Ну да, вот он, хозяин здешних лесов и полей, беснуется. И никто ему не скажет, что он, мягко говоря, ведет себя не так, как подобает джентльмену.
– Я его не трогала, – лениво ответила Аделин и перевернулась на другой бок, спиной к камере. – Это он меня ударил. Почитайте отчеты доктора Холле. Послушайте свидетелей. Вы не заткнете рты всем.
Решетка загрохотала – видно, Гейнсборо-старший теперь тряс ее обеими руками. Если бы он мог дотянуться до Аделин, то, вполне возможно, надавал бы ей пинков, настолько его разъярило равнодушное спокойствие ведьмы, однако тюремную решетку было не своротить просто так. Полицмейстер молчал, не сводя взгляда с хозяина города: такой концерт не каждый день увидишь.
– Шлюха! – заорал бургомистр так, что на улице услышали. – Я подотрусь его отчетами! Тебе конец, тварь! Я тебя сожгу, слышишь? Сожгу!
Аделин невольно обрадовалась тому спокойствию, которое неожиданно окутало ее. Пусть этот маленький человечек орет и поливает ее грязной бранью, пусть он уверен в своей правоте – это уже не важно. Не имеет значения.
Она вспомнила старую книгу с легендами народов Дальнего Восхода и фразу, которая еще в детстве врезалась в память: благородный дух всегда проходит свой путь до конца – в этом и заключается торжество правды и посрамление зла и тьмы. Аделин прекрасно знала, что правды ведьмам не полагается, что приговор ей уже вынесен, и теперь хотела лишь одного.