Память, что зовется империей

Махит легла. Она словно сдавалась. Трава была на удивление удобная, опьяняюще теплым ложился на кожу солнечный свет. Ребрами чувствовались бугорки прижавшихся имаго-аппарата Искандра и лселского сообщения.

– Что такое «Девяносто Сплав»?

– Военная пропаганда с удивительно цепляющим романтическим сюжетом, – сказал Двенадцать Азалия. – Там вечно кто-то говорит, что посторожит. Потом все обычно умирают.

– Найди другой жанр для цитат, – сказала Махит и тут обнаружила, что проваливается в бессознательность – легко, просто, темнота под веками раскрывается, словно мягкое утешение свободного падения.

Долго проспать не получилось, несмотря на всю усталость. Со временем сад наполнился тейкскалаанцами, они носились, кричали, с воодушевлением покупали мороженое и странные завтраки из свернутых блинчиков. Казалось, никого не волнуют массовые беспорядки или внутренний терроризм. Они просто молоды и счастливы, и всюду разливались солнечный свет и смеющиеся голоса на таких тейкскалаанских диалектах, каких Махит не знала и знать не хотела. (Другая жизнь. Другая жизнь, в которой она прилетела сюда одна, безо всякого имаго, и – училась, писала стихи, запоминала ритмы речи, о которых не пишут в учебниках. Другая жизнь – но иногда стенки между жизнями кажутся такими тонкими.) Скоро Махит не могла даже притворяться, что спит, так что перестала жмуриться и села. На локтях от сине-зеленой травы остались пятна. Покалывающая боль в нервах унялась, но еще оставалась на заднем плане, отвлекала, напоминала о себе за болью от раненой руки.

Три Саргасс и Двенадцать Азалия тихо переговаривались, склонившись над инфолистом; из-за их расслабленной фамильярности Махит почувствовала себя омерзительно одиноко. Она скучала по Искандру. Скучала, даже когда злилась, а злилась она на него почти все время.

– Который час? – спросила она.

– Полдень, – сказала Три Саргасс. – Иди сюда, тебе стоит взглянуть.

Рядом с Три Саргасс лежала стопка новостей: целая пачка брошюр и инфолистов из пластипленки – широкие прозрачные страницы из складывающегося пластика, покрытые глифами. Сверху, похоже, были рассерженная университетская брошюра об ужасах, которые натворили в системе Одилия не в меру усердствующие имперские легионы; реклама билетов по скидкам на гандбол провинциальных команд – Махит их не узнала, но фанатов у них явно хватало; и сборник новых стихов – одновременно очень скверных по метрике и очень восторженных насчет Один Молнии. Махит снова задумалась о тех, кто так блаженно носился по саду. «Загулявшие стажеры-асекреты», – сказала Три Саргасс. Университетские студенты. Здесь молодежь чувствовала себя в безопасности – настолько, что позволяла себе легкий радикализм. Раздавала брошюры почти о чем угодно и не переживала насчет цензурных ведомств. Кто станет цензурировать детишек, которые учатся на слуг империи?

В руках Двенадцать Азалии, похоже, был новостной инфолист – статьи, иллюстрации, заголовки. Асекрета провел по нему пальцами, и текст сдвинулся: он словно держал прозрачное окно, сделанное из новостей. Махит заприметила в нижнем левом углу значок «Обратите внимание!»: свое имя тейкскалаанскими глифами, в неуклюжем силлабическом написании. «ЛСЕЛСКИЙ ПОСОЛ НАХОДИТ ВЫСОКОПОСТАВЛЕННЫХ ДРУЗЕЙ» – было написано там. «Новый посол с далекого Лсела так же близок со светозарным императором, как и прежний? Судя по фотографиям – ДА! В последний раз ее видели в обществе эзуазуаката Девятнадцать Тесло, когда она входила во Дворец-Земля в ПОЛНОЧЬ…»

– Восхитительно, – сказала Махит. – Сплетни.

– Не это, – сказала Три Саргасс. – Это еще ладно. Даже на пользу твоему… бренду. Посмотри на заголовок – вот что я хотела показать.

«СОИМПЕРАТОР ВОСЕМЬ ВИТОК ДЕЛАЕТ ЗАЯВЛЕНИЕ О НЕЛЕГИТИМНОСТИ ЗАХВАТНИЧЕСКОЙ ВОЙНЫ», – гласили глифы.

– Хм, – сказала Махит. – Дай-ка? С этой стороны я и не ожидала публичного возмущения…

Двенадцать Азалия отдал лист. Махит дочитала: заявление Восемь Виток было коротким, усеяно непроницаемыми отсылками к тейкскалаанским прецедентам и составлено в виде нерифмующегося политического стиха, чего и следовало ожидать, учитывая, что автор – глава Юстиции; но через некоторое время Махит все-таки разобралась, к чему клонит Восемь Виток.

Хотя право объявления войны целиком принадлежало императору (естественно), войну за расширение по закону требовалось «начинать в атмосфере идеальной безмятежности», то есть – если Махит правильно понимала канцелярский язык, – когда Тейкскалаану ничто не угрожает и можно спокойно отправлять флот на завоевания.

– На какую угрозу она намекает? – спросила Махит. – И почему она теперь заявляет, будто Шесть Путь не компетентен для ведения войны? Разве они не росли вместе?

«Разве они не союзники?»

Три Саргасс пожала плечами, но с таким видом, будто ей вручили любимый подарок: головоломку.

– Она не говорит прямым текстом, что для благополучия империи существует открытая угроза, – хотя слухи, будто в этом году какие-нибудь инопланетяне вторгнутся в человеческий космос, ходят всегда. Она просто говорит, что его сиятельство не доказал, что угрозы нет. Не то чтобы осуждение его оплошности, а скорее намек, что он забыл о чем-то важном, о чем стоило бы подумать. Будто он больше непригоден для управления, раз не помнит о таких вещах…