Память, что зовется империей

– Махит, – предупредительно сказала Три Саргасс.

– Не переживайте из-за неприличия вашей подопечной, асекрета, – сказала Восемь Виток. – Ее замешательство объяснимо.

– Вы затребовали посла, – сказала Махит. – Я бы хотела знать зачем. И что я могу для вас сделать, кроме скромного сотрудничества.

Все еще совершенно невыносимо спокойная Восемь Виток раздвинула руки на столешнице. Ее костяшки были морщинистыми, распухшими; Махит не представляла, чтобы она могла взять в руку стилус.

– За два месяца, которые ушли на ваш путь, госпожа посол, ситуация изменилась. Мне жаль, если вы надеялись, будто я приберегла для вас какую-то особую просьбу. Боюсь, при нынешних обстоятельствах ее нет.

Беспомощная, владея собой еще хуже обычного – хуже, чем когда убивала человека у себя в апартаментах, хуже, чем когда чувствовала, как под прикосновением руки Шесть Пути нейрохимия Искандра зажигает фейерверки, – Махит спросила:

– Что вы от меня хотите?

Жалобно. Отчаянно, как брошенный ребенок. Внезапно почувствовала на талии руку Три Саргасс, как ее пальцы прижались к спине, и тогда осознала, что сказала, и закрыла рот.

– Возвращайтесь к работе, госпожа посол, – сказала Восемь Виток. – Ее у вас будет в достатке вне зависимости от того, кто сидит на солнечном троне или стоит за ним. Вне зависимости, получится ли у Шесть Пути устроить свою войну и отослать Один Молнию подальше; или получится устроить войну, но не отослать; или не получится ничего. Или направить войска в сектор, который вас не волнует. Работа для посла со станции Лсел будет всегда. Этого достаточно для любого гражданина; должно быть достаточно и для вас.

Позади открылись двери лифта. Попятившись в них, Махит чувствовала себя так, будто спотыкается, с трудом держится на ногах; в тесной красной каморке во время спуска она слышала только собственное грубое дыхание.

Что она упустила? Что изменилось? Почему Восемь Виток сперва искала человека с доступом к имаго-аппаратам, если она вообще хотела от лселского посла именно этого – но что еще есть особенного в станционниках? – а потом решила, что в этом нет никакого смысла?

Глядя на окрашенные красным светом и тревогой лица Три Саргасс и Двенадцать Азалии, она думала, что трех часов сна в саду было маловато; она в панике, она одинока, она хотела… она хотела вернуть Искандра, того, кто может поддержать посреди огромного механизма Тейкскалаана.

* * *

Махит сидела на каменной скамье перед Юстицией, уткнувшись лицом в ладони, и слушала, как поверх нее разговаривают асекреты.

– … в ее апартаменты возвращаться нельзя…

– Я знаю, что ты можешь целыми днями жить на стимуляторах и наглости, Травинка, но некоторые из нас все-таки люди…

– Я не говорю, что она не человек, – прошу, не оскорбляй меня или ее намеком, будто я не считаю ее таким же человеком, как гражданина…

– Да не намекаю я ни на что, мать твою. Может, и ты уже не держишься на чае, своих тщеславных амбициях и честном слове, а потеряла контроль хуже нее…

– У тебя есть предложения или просто собираешься дальше меня оскорблять?

Двенадцать Азалия сел на скамье рядом с Махит. Она не подняла голову. Поднимать голову или вмешиваться было слишком трудоемко.

– Пойдем ко мне, – сказал он тяжело. – Все равно я уже влез по уши, я есть с вами на всех записях Города за последние шесть часов, потерял все возможности отпираться. Давайте уж теряйте и вы.