Память, что зовется империей

– Когда закончится следствие, – сказал Солнечный. – Сейчас вы, конечно, свободны. Мы понимаем, что смерть была случайной.

Значит, не арестовывают за убийство. Просто снова изгоняют – в этот раз из ее собственных апартаментов, с дипломатической территории Лсела…

Имаго-аппарат при ней, надежно спрятан в рубашке, но чего у нее нет, так это почты. А в почте – инструкции, которые могли поступить со Лсела. Инструкции для нее, а не для мертвого Искандра с предостережениями о ней. Инструкции, которые берут в расчет проблемы живого лселского посла. Она обернулась к Три Саргасс и Двенадцати Азалии, сама пожала плечами – по-своему, не подражая тейкскалаанцам – и сказала:

– Не будем мешать офицерам…

Если бы только можно было просто забрать корзинку с инфокартами у дверей. Там лежало коммюнике со Лсела – что-то на пластипленке, как всегда печатали приказы на родине, но свернутой в цилиндр, словно курьер пытался придать сообщению вид инфокарт-стика.

По дороге на выход она провела рукой по миске, зажав цилиндр в ладони.

– Госпожа посол, – неодобрительно сказал один из Солнечных. – Не переживайте, мы не вскроем вашу почту. У нас нет такого права.

Но если б было, то вскрыли бы обязательно, не сомневалась Махит. Словно пристыженная, она оставила настоящие стики в миске и улыбнулась всеми зубами, не переживая насчет вежливости.

– Уж постарайтесь, – сказала она, а потом дверь, которая должна была ее охранять, задвинулась у них троих за спинами, и они оказались в Городе – одни, безо всякого убежища.

– Я так делала, когда сидела всю ночь в библиотеке и не успевала домой до начала лекций, – сказала Три Саргасс. Она протянула Махит чашечку с мороженым, купленным в фургоне под раскидистым деревом с красными листьями.

– Не верь, – сказал Двенадцать Азалия. – Она ела мороженое в садах после того, как всю ночь шаталась по клубам.

– Неужели? – Махит зачерпнула мороженое прилагавшейся одноразовой пластмассовой ложкой – оно было густым и гладким, из сливок, недавно полученных от млекопитающего, и Махит не хотелось спрашивать, какого именно. Если поворачивать ложку на раннем утреннем свете, мороженое отливало бледными золотыми и зелеными оттенками. Чувствуя себя так, словно завершает ритуал, она спросила:

– Я отравлюсь?

– Оно из зеленого косточкового фрукта, сливок, прессового масла и сахара, – ответила Три Саргасс. – Последние два продукта, уверена, есть и у вас на Лселе, а первыми – еще раз – мы детей кормим. Все будет хорошо, если только у тебя нет аллергии на лактозу.

Лактозу Махит знала в основном в виде сухого молока, но оно проблем никогда не вызывало. Она отправила ложку в рот. Шокирующая приторность растворялась в многогранный несладкий вкус – зеленый вкус, насыщенный, обволакивающий язык. Зачерпнула еще, облизала ложку. Она ела впервые с тех пор, как ее чуть не прикончил ядовитый цветок – первое покушение на убийство за вчерашний вечер, что вообще с ней творится, – и теперь так и чувствовалось, как сахар в крови выбирается из той пропасти, куда она его загнала. Изгнание в Городе начинало казаться не столь уж неподъемным.

Три Саргасс привела всех троих на лужайку – подстриженный пригорок, поросший иссиня-зеленой травой безо всякого запаха, в окружении тех же самых краснолистных деревьев, что едва ли не мели по земле ветками. Не сад, а крошечный самоцвет – одна из поблескивающих граней Жемчужины Мира. Не беспокоясь за костюм – все равно мятый, и пятна от травы асекрету, видимо, уже не пугали, – Три Саргасс села и принялась за свое мороженое с решительным и сосредоточенным выражением.

– И не знаю, почему я еще с вами, – Двенадцать Азалия шлепнулся на траву. – Меня-то Солнечные не выгоняли из квартиры.

– Солидарность, – сказала Три Саргасс. – И твоя известная неспособность не совать свой нос в чужие дела.

– С такими неприятностями, Травинка, мы еще не сталкивались никогда в жизни.

– Да, – весело ответила Три Саргасс.