Память, что зовется империей

Глава 20

Я несу изгнание в своем сердце. Оно оживляет мою поэзию и политику; мне никогда не освободиться от него после столь долгой жизни вне Тейкскалаана. Я вечно буду измерять расстояние между собой и тем, кто остался в сердце мира; между тем, в кого я вырос бы, пребудь я на родине, и тем, в кого превратился под давлением фронтира. Когда через прыжковые врата прибыли яркие, затмевающие звезды суда Семнадцатого легиона и заполонили небо эбректов силуэтами родом с моей родины, сперва я испугался. Вот суровая внезапность. Познать страх в чертах собственного лица.

Из «Депеш с нуминозного фронтира», Одиннадцать Станок* * *

А что, дорогая моя, стоит сохранять? Твою радость от работы? Мою – от открытий?

Личное письмо от посла Искандра Агавна эзуазуакату Девятнадцать Тесло, без даты

Императора прятали в бункере под Дворцом-Север. Чтобы дойти туда, понадобилось сорок пять минут – Махит, Три Саргасс, Девятнадцать Тесло и одному из помощников, молодому человеку по имени Сорок Пять Закат. Они шли туннелями, избегая опасностей комендантского часа и рыскающих отрядов Солнечных. Туннелями глубоко под землей был пронизан весь дворцовый комплекс. Три Саргасс по левую руку пробормотала: «По слухам, дворец пускает в землю столько же корней, сколько шлет в небеса бутонов; мы, дневные слуги империи, видим лишь цветы – юстицию, науку, информацию, войну, – а питающие нас корни невидимы, но сильны». Махит нравилось ее слушать. Так они и начинали – варварка и посредница, Три Саргасс расшифровывала для нее Тейкскалаан. Ей это нравилось, и в то же время она знала, что Три Саргасс всего лишь пытается успокоить себя.

Девятнадцать Тесло вела через блокпосты – сперва под охраной переливающихся ИИ-стен Города, раскрывавшихся перед облачной привязкой эзуазуаката, а затем – все большего числа тейкскалаанцев, очень просто одетых – в серые штаны и рубахи с нарукавниками на левой руке, где изображался императорский герб. Махит вспомнились силы Юстиции, гнавшиеся за Двенадцать Азалией, и вспомнилась Восемь Виток, яслирод Шесть Пути, которая могла выделить ему тайную личную гвардию из работников Юстиции. Все были вооружены электродубинками. Кое-кто – и чем дальше, тем чаще – огнестрельным оружием, а у одной женщины, готова была поклясться Махит, был лазер, которому самое место на носу небольшого крейсера. Никто не прятал лицо под облачной привязкой Солнечных.

Ближайшая стража вообще ходила без привязок и забрала привязку Девятнадцать Тесло. Отдала она без пререканий.

Видимо, захват ИИ-алгоритма Один Молнией – Один Молнией в сговоре с министерством войны – проник глубоко, раз императора охраняли только те, на кого Город никак не мог повлиять; такие же голые и обойденные бурным потоком тейкскалаанской литературы, истории, культуры и ежесекундных новостей, как и Махит во время, когда она потеряла связь со своим имаго.

С кем-то Девятнадцать Тесло заговаривала; другие ей просто кивали. Махит спросила себя, сколько раз она уже ходила этой дорогой – знаком ли ей этот уровень катастрофы и угрозы, бывали ли в ее долгой истории службы Шесть Пути и другие случаи, когда приходилось прятаться здесь, в неведомом сердце империи.

<Я все это вижу впервые>, – сказал Искандр.

«Может, он с тобой спал, но ты не принадлежишь ему», – ответила Махит.

<Я и не хотел никому принадлежать. Я любил его. Это другое>.

«Разве можно любить императора так же, как любят человека, Искандр?» – и невысказанное: «А я смогла бы? Стала бы?»

Она его не любила. Только Искандр. Она встречалась с императором дважды – раз на публике и раз наедине – и была впечатлена, ощутила, как во всех нервах и лимбической системе отозвались чувства Искандра, но не ее.

Впрочем, возможно, любили они оба – комбинация ее и двоих Искандров, интегрированных вместе, – и тогда это проблема. Хотелось бы оставаться как можно более объективной.

За последней дверью и последним караулом открылся маленький – по имперским меркам – зал, залитый светом солнечных ламп: из них состоял весь потолок. Здесь было тепло – как нежиться в солнечной радиации на диване у иллюминатора, – и так светло, что, показалось Махит, никто из гостей никогда больше не уснет. По углам стояли очередные гвардейцы в сером, и один взял Три Саргасс под локоть и мягко отделил от Махит и Девятнадцать Тесло. Она подчинилась.

Сам Шесть Путь сидел посреди зала на диване, одетый в роскошные пурпур и золото, и, как тогда дома, во Дворце-Земля, он носил нимб из солнечных ламп, здесь, в недрах под Городом, его окружали мерцающие валы информационных голограмм, мигреневая аура из сплошных докладов. Выглядел он жутко. Кожа потемнела до серо-бурого оттенка крепа, прозрачно-фиолетовая под глазами, и хотя улыбка, встретившая Девятнадцать Тесло, – а потом и Махит, – казалась настолько яркой и бодрой, что сердце подскочило в груди, она за него испугалась. Всей душой.

<Когда я умер, он был не так плох>, – сказал ей Искандр.

«Сомневаюсь, что последние три месяца на ком угодно сказались благотворно, и его сиятельство – не исключение. Умирающие умирают еще быстрее, когда им не дают отдохнуть».

<Императоры не спят>.

– Ваше сиятельство, – сказала Девятнадцать Тесло, – я снова принесла вам неприятности.