Память, что зовется империей

Должно быть, он имел в виду «ошибка имаго-процедуры». Намеренно или случайно получилось так, что она не Искандр. И если по ошибке, то не по намеренной ли – император знает о саботаже? Не может быть. Не знает, раз спросил, ошибка она или предупреждение. Махит вдруг резко представила выражение Шесть Пути на лишенном морщин детском личике Восемь Антидота. Та же терпеливая расчетливость. Дитя – девяностопроцентный клон: с возрастом его лицо станет этим, учитывая мышечную память. Сама мысль показалась отвратительной. Ребенок не выдержит имаго. Он утонет в старшей памяти; у ребенка едва ли есть собственное «я». Возможно, этого и хотел Шесть Путь.

– Будь я ошибкой, – ответила Махит, – которая демонстрирует непредсказуемость передачи имаго, я бы точно об этом не сказала.

«А если я предупреждение, то и сама об этом не знаю». Она закрывалась от этого – нельзя задумываться над этим здесь, даже одно дуновение идеи, приправленное тайными посланиями от Ончу к мертвецу, приводило в ярость. Что Лсел отправил ее с изъяном, только чтобы что-то там доказать Шесть Пути, отправил опровержение, поломку, – но не время для гнева. Не сейчас. Она наедине с императором.

– Значит, ты мне это продемонстрируешь? – спрашивал он в это время.

– Полагаю, у меня не было бы выбора, – сказала Махит. – Так что, выходит, вам решать, ваше лучезарное сиятельство, что я такое.

– Возможно, я буду дальше следить за твоими действиями. – Когда он пожал плечами, солнечные лампы вокруг плеч повторили движение, словно они вместе – единая машина, система куда больше одного человека, но подчиненная человеческой воле. – Скажи мне одно, посол Дзмаре, прежде чем мы вернемся к переговорам и ответам. Ты несешь имаго Искандра – или ты воспоминание кого-то другого?

– Я Махит Дзмаре, – ответила она, и показалось, словно это ложь через умолчание, маленькое предательство Лсела, так что она продолжила: – И я никогда не носила ничье имаго, кроме Искандра Агавна.

Император заглянул ей в глаза, словно распознавал, кто там за ними, не позволяя ей отвернуться. Махит подумала: «Искандр, если вообще может быть момент, когда ты решишь со мной заговорить…»

Представила, как он скажет: <Здравствуй, Шесть Путь>, – сухо, с насмешливой отстраненностью, полный узнавания. Она в точности знала, с какой интонацией он это скажет.

Но не сказал.

– Когда мы обсуждали семейства Западной Дуги и как поступить с их требованиями об эксклюзивной торговле, каким было твое мнение? – спросил император.

Махит не представляла, что на этот счет думал Искандр. Ее Искандр встречался с императором только в свете, еще не поднялся в его глазах до того, чтобы давать советы в политике.

– Это было до меня, – уклонилась она от ответа.

За ней все еще наблюдали. Оценивали. Глаза императора были настолько темно-карими, что почти черными, с облачной привязкой в виде облегченной сетки из почти невидимого стекла, – так и хотелось сплести руки на коленях, чтобы они ненароком не затряслись. Но тогда будет слишком больно.

– Искандр, – сказал император, и на какой-то миг Махит не знала, то ли он обращается к ней, то ли продолжает рассказывать о ее предшественнике, – представлял немало доводов и многое предлагал, чтобы отговорить меня от экспансии. Увлекательное зрелище – столь знакомый с нашим языком разум изо всех сил убеждал поступить наперекор тысячелетиям нашего успеха. Мы провели в этой комнате немало часов, Махит Дзмаре.

– Это честь для моего предшественника, – пробормотала Махит.

– Ты так думаешь?

– Для меня это было бы честью. – Она даже не врала.

– Значит, сходство весьма и весьма ограниченно. А быть может, ты просто со мной дипломатична.

– Имеет ли это значение, ваше сиятельство?