Без сглотнул и, чувствуя, как стекает по спине струйка холодного пота, кивнул:
— Все в порядке, хватает. Я… — Кашлянул. — Я сделал запись убийства. Как вы говорили… и свидетели есть. Для суда вполне…
— Вот и замечательно. — Щеглов растянул губы в вежливой улыбке. — Будем считать, что дело закрыто.
— Надень ожерелье, красавица! — щедро предложил Митроха. — Клянусь, оно тебе пойдет.
— Какая прелесть!
Обнаженная Лика вскочила с кровати, схватила украшение, чмокнула канторщика в щеку и направилась к зеркалу.
— Мит, помоги застегнуть.
— С удовольствием.
Бобры пристроился сзади. Послышалось негромкое хихиканье женщины. Сидящий в кресле Хосе кисло поморщился.
Происходящее раздражало испанца. Его приняли не в гостиной, а в спальне. Причем если небритый канторщик все-таки соизволил прикрыть чресла, натянув шаровары, то Лика демонстративно осталась голой. Не стесняясь, трясла полными грудями и вертела задницей. Хороша супруга, нечего сказать. И ее воркование…
— Дорогой, это настоящие изумруды?
— Разумеется, — подтвердил Митроха.
— И сертификат от ювелирной фирмы есть? — поинтересовался Хосе.
Вопрос остался без ответа.
— Мне кажется, это старинная работа.
— Двадцатый век, милая.
— Осталось от бабушки? — съехидничал испанец.
— Ты мою бабушку не тронь, — рекомендательным тоном произнес Бобры. — Я ее помню — святая женщина.
— Я просто так спросил. Из интереса.
— Просто так в Анклавах даже кошки не родятся, понял? Только за деньги.