Большая часть свамперов видела в Лакри преемника, ему доверяли, его уважали, он стоял почти на равных с Карбидом, так что дело казалось решенным. Пара амбициозных уродов не в счет, если сразу обозначить свою власть и не позволить им посеять в байкерах сомнения, то шансов у них не останется.
В принципе, Рус уже приступил к укреплению позиций. Во-первых, изменил поведение. Убедившись, что Карбид мертв, Лакри сразу же начал отдавать распоряжения уверенным, откровенно лидерским тоном. Никто не протестовал, никто не оспаривал приказы. Во-вторых, взял под полный контроль финансы. Наличность вагона и так хранилась в мастерской, а вот из электронного банка Рус немедленно стер пароль Карбида — мало ли с кем он поделился этой информацией? Осталась сущая ерунда: собрать всех свамперов в мастерской, почтить память безвременно ушедшего друга и согласиться с предложением встать во главе вагона. Верный Кимура уже намекнул, что просьба обязательно поступит.
Однако сомнения не покидали Лакри. Он хотел возглавить свамперов, но не собирался вести вагон выбранной Карбидом дорогой. А предложить другой путь не мог: не был уверен, что справится. Всех денег свамперов едва хватало на аренду клуба. Затевать с этой суммой переустройство мастерской не имело смысла, но где взять недостающие средства, Лакри не представлял. Напоминать же Пэт о ее обещании Рус не хотел.
Как выяснилось, в этом не было необходимости.
— Боже, как все похоже на завод! — Железная дверь ангара протяжно заскрипела, пропуская в мастерскую полненького мужчину в блеклом плаще. — Живые есть?
В левой руке толстяк держал потертый портфель самого что ни на есть старинного вида: кожаный, с большими замками.
Рус погасил сварочный аппарат и холодно посмотрел на гостя:
— Я тебя знаю?
— Nemo omnia potest scire,[10] — пробурчал в ответ толстяк.
Лакри поднял брови:
— Ты чего-то сказал?
— Не обращай внимания.
— Тогда пошел вон отсюда, — окрысился байкер. — Ты мне мешаешь.
— A nullo diligitur, cui neminem diligit.[11]
Рус не хотел драться, но гость начинал его доводить.
— Я…
— Называй меня Таратута. — Толстяк уселся на более-менее чистый табурет, вытер платком шею и сообщил: — Я насчет денег.
— Хочешь сказать, что я тебе должен?
— Пока нет. Но будешь.
— Не понял?