Гайдзин

После паузы Макфей кивнул:

– Как скажешь.

– Хорошо. – Он уловил несогласие в голосе Макфея и решил, что подходящий момент настал. – Мы меняем нашу политику в Японии. Они здесь любят убивать, а? Если верить этому Накаме, многие из их королей готовы восстать против бакуфу, которые явно не относятся к числу наших друзей. Хорошо, мы поможем им сделать то, чего они хотят. Мы станем продавать им то, что им нужно: оружие, несколько кораблей, даже оружейный завод или два, во все увеличивающихся количествах – за золото и серебро.

– А что, если они повернут эти ружья против нас?

– Одного раза будет достаточно, чтобы преподать им урок, как это было в любом другом месте на земле. Мы будем продавать им мушкеты, немного новых ружей, но не пулеметы, не крупные пушки и не современные боевые корабли. Мы собираемся предложить покупателю то, что он хочет покупать.

Анжелика опустилась на колени, устроилась в крошечной исповедальне, насколько ей позволяли это пышные юбки, и начала обряд. Латинские слова у нее сливались друг с другом, как это обычно бывает с теми, кто не умеет ни читать, ни писать на языке, а лишь с детства затвердил обязательные молитвы и ответы, постоянно их повторяя:

– Простите меня, святой отец, ибо я согрешила…

По другую сторону перегородки отец Лео стал более внимателен, чем обычно. Как правило, он слушал кающихся вполуха, исполненный печали, уверенный, что все они лгут, в грехах своих не сознаются и прегрешения их велики, но не более велики, чем в других Поселениях Азии, – и епитимьи, которые он накладывал, выполнялись ими не от чистого сердца, а то и вовсе не выполнялись.

– Итак, дитя мое, ты согрешила, – произнес он своим самым приятным голосом. По-французски он говорил с тяжелым акцентом. Этому дородному, бородатому португальскому иезуиту и поборнику веры было пятьдесят пять лет, двадцать семь из них он носил духовный сан и в целом был доволен теми крохами жизни, которые, как он судил, Господь ронял ему со своего стола. – Какие же грехи ты совершила на этой неделе?

– Я один раз забыла попросить прощения у Мадонны в своих молитвах перед сном, – ответила она с полным спокойствием, следуя своему договору с Богоматерью, – и имела много дурных мыслей и снов, и испугалась, и забыла, что я в руках Божьих…

В Канагаве, на следующий день после той ночи – как только она смогла здраво мыслить и нашла способ, как ей спастись от катастрофы, – она, плача, встала на колени перед маленьким распятием, которое всегда возила с собой.

– Матерь Божья, нет нужды объяснять, что произошло и как тяжко согрешили против меня, – рыдая, молилась она со всей истовостью, на какую была способна, – или что мне не к кому обратиться, что мне отчаянно нужна твоя помощь, что я, конечно же, не могу никому открыться, даже на исповеди, я не смею признаться в том, что случилось. Я не смею, ибо это разрушит мой единственный шанс…

Поэтому на коленях я молю тебя, пусть мы заключим договор: когда я скажу на исповеди: «Я один раз забыла попросить прощения у Мадонны в своих молитвах перед сном», это на самом деле будет означать, что исповедуюсь и сознаюсь во всем, что рассказала тебе и чему ты сама была свидетельницей, вместе с малым количеством невинной лжи, к которой я могу… к которой мне придется прибегнуть, чтобы защитить себя. Я молю тебя простить мне эту просьбу и взываю к тебе о помощи, ибо больше мне не к кому обратиться. Я знаю, ты простишь меня, и знаю, что ты поймешь, потому что ты Матерь Божья и женщина, ты поймешь и отпустишь мне этот грех…

Через решетчатую перегородку ей был виден профиль отца Лео, и она чувствовала запах вина и чеснока, исходивший у него изо рта. Она вздохнула, всем сердцем возблагодарила Мадонну за помощь ей.

– Эти грехи не кажутся мне такими тяжкими, дитя мое.

– Благодарю вас, святой отец. – Она подавила зевок, приготовившись принять свою обычную, скромную епитимью, потом перекреститься, получить отпущение грехов, поблагодарить священника и уйти. «Второй завтрак в клубе с Малкольмом и Сератаром, сиеста в моих прекрасных апартаментах рядом с апартаментами Малкольма, ужин в русской мис…»

– Какого рода дурные мысли посетили тебя?

– О, просто то, что я нетерпелива, – ответила она, не думая, – и не поручаю себя спокойно промыслу Божьему.

– Нетерпелива в отношении чего?

– О… ну, нетерпелива со своей горничной, – в смятении проговорила она, захваченная врасплох, – и что… что мой жених не так здоров и не так хорошо себя чувствует, как мне бы хотелось.