Гайдзин

Он представил, как стискивает руками ее шею, его член глубоко погружен в нее, и по коже пробежал озноб, и чресла вновь стянула пульсирующая боль, словно у него ничего не было только что. Вновь комната качнулась, поплыла и стала давить, давить на него… Он спустил ноги на пол, сунул в карман свой «дерринджер», надел короткую кожаную куртку и спустился вниз.

– Хозяин?

Тайми кашлянул и поднялся от тарелки, на которую был навален рис с мясным рагу, собираясь сопровождать его, но Ори, махнув рукой, усадил его на место, знаком показал второму человеку, чтобы тот охранял комнату наверху, и вышел.

Хирага сразу же заметил его. Он был на другой стороне этой многолюдной грязной улочки, где сидел на скамейке снаружи грязного бара. Перед ним стояла выдолбленная горлянка с пивом, к которой он не притронулся, а вокруг него не смолкал людской гомон: люди пили, стояли, лежали мертвецки пьяные на скамейках, брели к себе в ночлежные дома или на постоялые дворы, направлялись в любимый бар или игорное заведение, которые лепились друг к другу, образуя трущобы под стать, если не хуже, иным в Лондоне. Эти люди являли собой разноязыкую массу, состоявшую из европейцев, азиатов, евразийцев, профессиональных рабочих и тех, кто брался за любую работу, какая подворачивалась. Каждый был вооружен по меньшей мере ножом и одет примерно так же, как сам Хирага. Здесь были отдыхавшие после рабочего дня парусные мастера, приказчики корабельных лавок, механики из ремонтных мастерских – новая профессия, рабочие десятков специальностей, связанных с кораблями. С нищими и бродягами здесь мешались пекари, мясники, пивовары, ростовщики и все остальные, кто обслуживал эту часть Иокогамы и питался за ее счет, по общему согласию отдельно от деревни и Города Толстосумов, как называли здесь ту часть, где жили коммерсанты.

Его жертва брела к берегу, похоже, без всякой цели и без телохранителей, о которых его предупредили. Волнение Хираги усилилось. Теплая рукоятка револьвера оставляла приятное ощущение в ладони. Пальцам мучительно хотелось сжать ее, навести ствол и нажать на курок, чтобы покончить с этой угрозой его будущему среди гайдзинов и потом начать хладнокровное отступление в безопасное место через Ничейную Землю или вдоль берега к миссии.

Теперь они приближались к маленькой главной площади рядом с променадом и берегом, вокруг которой теснились бары, харчевни и постоялые дворы, сражавшиеся друг с другом за клиентов. Это был самый дальний конец Поселения, самая узкая его часть, зажатая между морем и загибающейся оградой, в которой были проделаны Южные ворота. Как и у Северных ворот, ограда была высокой и крепкой и заходила в море. Выйти отсюда можно было только через перегороженные и охранявшиеся Южные ворота.

Площадь была запружена народом. В основном это были британские солдаты, матросы и моряки с торговых кораблей, немного французов, американцев, русских и евразийцев. Ори аккуратно протолкался сквозь них и встал на краю променада. Взгляд его был устремлен в море. На море поднялись трехфутовые волны, вода была черной и грязной. К северу, в полумиле от них, он увидел, как зажигаются огни в торговых домах и во французской миссии. И на верхнем этаже фактории Струанов, которая вместе с факторией Броков возвышалась над остальными на берегу.

«Сегодня? Должен ли я попытаться сегодня?»

Ноги сами понесли его в ту сторону. Вдруг раздался глухой подземный гул и такой шум, будто скорый поезд, грохоча колесами, устремился на них где-то там, внизу, всего в нескольких футах от поверхности. Земля сдвинулась, и вместе с остальными на площади он покачнулся, слабея от дурноты, и упал на четвереньки, вцепившись в землю, которая затряслась, поднялась, опустилась и замерла. Мгновение тишины. Потом чей-то всхлип, крики, проклятия, потом все разом оборвалось: ударил второй толчок. Вновь земля осела назад, не так страшно, как в первый раз, но все же достаточно страшно, и тряслась, и тряслась, и вздымалась, и дрожала, и опять замерла. С крыши посыпалась черепица. Люди, кто бегом, кто ползком, заспешили подальше от дома. Снова тишина, которую можно было почти потрогать руками: молчали люди, молчали чайки, молчали звери. Земля ждала, все ждало. Прижимаясь к земле, бормоча молитвы, проклятия, молитвы. Ждали.

– Ну что, ради бога, кончилось, что ли? – выкрикнул кто-то.

– Да…

– Нет…

– Погодите, мне ка…

Снова глухое и грозное ворчание. Кто-то завыл от страха. Гул нарастал, земля повернулась, вскрикнула и опять успокоилась. Несколько лачуг рухнуло. Раздались крики о помощи. Никто не шевельнулся.

Снова все затаили дыхание. Ждали. Стоны, молитвы, всхлипы, мольбы, проклятия. Ждали следующего толчка. Большого толчка. Секунды, минуты – ничего.

Пока что.

Мгновения, превратившиеся в томительную вечность ожидания. Потом внутреннее чутье подсказало Ори, что все кончилось, и он поднялся на ноги, первым на площади. Сердце танцевало в груди от того, что он не погиб на этот раз, что остался жив и невредим и благополучно возродился вновь, при этом инстинктивно он был готов к следующей опасности, к немедленному броску прочь от огня: пожары после землетрясений были обычным и самым главным испытанием для всех. Каждое землетрясение становилось чьим-то возмездием и вторым рождением для всех остальных – с незапамятных времен именно так воспринимали его все жители Земли богов, которую называли также Землею слез.

Внезапно в животе у Ори началось свое землетрясение, сердце провалилось куда-то. На другом конце площади, поверх массы все еще распростертых людей, многие из которых рыгали, кашляли и чертыхались, он увидел Хирагу, тот стоял и смотрел на него. Шагах в пятидесяти позади Хираги самурайская стража тоже была уже на ногах – некоторые стражники с любопытством поглядывали на них обоих.

Почти в тот же момент, когда Ори почувствовал, что землетрясение прошло, и вскочил, Хирага и самураи механически сделали то же самое, испытывая в точности такое же экстатическое облегчение и перерождение. Хирага даже не понял, что он на ногах, пока не увидел Ори, приковавшегося к нему взглядом. Его лицо потемнело. Он тотчас же зашагал к нему. Площадь быстро оживала, люди шумно поднимались на ноги или стояли, пошатываясь. Ори бросился бежать, не разбирая дороги, но перепуганные сердитые люди, некоторые истерически хохоча, другие громко славя Господа, преграждали ему путь – как и Хираге – с криками:

– Что за бес в тебя вселился…