Гайдзин

– Ты мог бы и рассказать мне об этой затее, тогда я сумел бы придумать способ смягчить удар.

– Успокойся, ради бога, – добродушно ответил Малкольм. Он взял газету и раскрыл отдел, где печатались письма. – Нет никакой беды в том, чтобы занять высокоморальную позицию. Опиум аморален, как и торговля оружием. А тебе я не сказал потому, что хотел удивить и тебя тоже.

– Что ж, тебе это несомненно удалось! Это распалит каждого торговца здесь и по всей Азии, и это в конечном счете ударит по нам; нам нужны друзья не меньше, чем мы нужны им.

– Согласен. Но почему мое письмо должно в итоге ударять по нам? А! – Его письмо стояло первым и было озаглавлено: «БЛАГОРОДНЫЙ ДОМ ЗАНИМАЕТ БЛАГОРОДНУЮ ПОЗИЦИЮ!» – Хороший заголовок, мне это нравится.

– Извини, но мне – нет. Оно непременно ударит по нам, потому что всем известно, что мы вынуждены использовать эти товары или нам конец. Ты тайпан, но ты не можешь… – Джейми замолчал. Малкольм смотрел на него с безмятежной улыбкой. – Как нам теперь быть с ружьями для Тёсю, ради всех святых? Мы получили за них деньги, хотя ты и согласился передать ружья другому, Ватанабэ, для князя какого-то там – заказ, который ты увеличил до пяти тысяч.

– Всему свое время. – Малкольм оставался спокойным, хотя это и напомнило ему, что его мать отменила этот заказ, который он, едва лишь узнав об этом, возобновил с самой быстрой почтой, какая только была в его распоряжении. «Глупо с ее стороны, она ничего не понимает в японских делах. Ладно, еще несколько дней, и мы ее обуздаем». – А пока что, Джейми, нет никакого вреда в том, чтобы занять моральную позицию, поддерживаемую всем обществом, – беззаботно произнес он. – Времена меняются, и мы должны меняться вместе с ними, тебе так не кажется?

Макфей часто заморгал:

– Ты хочешь сказать, что это все уловка? Чтобы сбить с толку наших противников?

– Меняться вместе со временем, – радостно повторил Малкольм.

Его пространное письмо поддерживало идею постепенного отказа от торговли опиумом и оружием, в точности как того хотел адмирал, и было полностью созвучно решительному настрою последнего, а также новому плану, предложенному правительством для Азии. Немедленно должны быть изысканы пути перевода нашей торговли на самую прочную и безупречную основу, к вящей славе ее величества королевы, да благословит ее Господь, и нашей Британской империи. Благородный Дом с гордостью встает во главе… – написал он, помимо других, столь же цветистых выражений, и подписался: Тайпан дома Струанов, как это делали его дед и отец в своих письмах в прессе.

– Мне показалось, я весьма удачно все изложил. А тебе?

– Да, мне тоже, – кивнул Макфей. – Меня ты несомненно убедил. Но если все это лишь… – Он собирался сказать «вранье», но кому врать и зачем? – Но если все это лишь уловка, то зачем она? Более неудачного момента и не придумаешь. На тебя непременно набросятся на собрании.

– Пускай набрасываются.

– Все подумают, что ты сошел с ума.

– Пусть думают. Через несколько недель они забудут об этом, да и в любом случае мы будем в Гонконге. – Малкольм просиял, у него было отменное настроение. – Не волнуйся, я отдаю себе полный отчет в том, что делаю. Окажи мне услугу, пошли записку адмиралу, я бы хотел повидать его перед обедом. И Марлоу, когда он прибудет на берег. Они ведь оба ужинают с нами в восемь, не так ли?

– Да, оба приняли приглашение. – Макфей вздохнул. – Стало быть, ты собираешься держать меня в неведении относительно всех «почему» и «зачем»?

– Не волнуйся, все идет прекрасно. Теперь поговорим о вещах, гораздо более важных: сегодня мы должны определиться по нашему заказу на шелка на следующий год. Проследи, чтобы Варгаш привел все книги в порядок. Я хочу побеседовать с менялой о звонкой монете и фондах как можно скорее – не забывай, завтра Анжелика и я проведем весь день с Марлоу на борту его «Жемчужины».

Он был готов прямо сейчас пуститься в пляс, но ноги и живот болели у него сегодня сильнее, чем обычно. «Ладно, – подумал он, – завтра мой великий день, я почти дома, и тогда все могут катиться к черту».

Джейми находил поведение Малкольма странным, совершенно не понимая его. Каждый новый корабль из Гонконга привозил каждому из них новое, еще более бранное письмо от Тесс Струан, и все же последнюю неделю с небольшим Малкольм чувствовал себя совершенно раскованно и был таким же, как до Токайдо: веселым, умным, внимательным, и целиком посвящал себя делам, несмотря на то что боли продолжали мучить его и передвигался он по-прежнему с большим трудом. И потом, над всем висел непредсказуемый исход дуэли, назначенной на среду, то есть на послезавтра.

Трижды Макфей встречался с Норбертом Грейфортом, пытаясь миром уладить дело – он даже прибег к помощи Горнта, – но тот оставался непреклонен: