Никта

А пока что, надо интенсивнее поститься, не только физически, но и духовно. Первое было для Василя проще простого: сначала он перешел на вегетарианство, потом веганство, и наконец, на хлеб и воду. Такими и должны быть последние девять дней его поста: хлеб и вода, безо всяких поблажек. Благодаря этому он, в общем-то, и худел.

Пост духовный был куда сложнее, пусть на первый взгляд и могло показаться наоборот. В душу Василя то и дело закрадывались два его самых трудновытравливаемых грешка, осуждение и уныние.

Мысли о ритуале будоражили и бодрили его, но стоило отвлечься, как на грудь тяжелым камнем ложилась тоска. Могущество — для чего? Сила — зачем? Потребностей-то нет. Он был законсервированным Буддой, который спас себя от всех основных человеческих страданий, что обычно зиждутся на безуспешном и бесконечном поиске любви, имущества, авторитета, впечатлений и высшей цели. Всего, что у него было, ему хватало за глаза. Он мучился от того, что ему не от чего было мучиться.

Когда Василь выходил из дома или выглядывал в окно, то видел на улицах столько несчастных от своей глупости людей, что тут же затягивался обратно в свою комнату, как улитка в раковину, полный неприятия. В общем-то, благодаря таким рассуждениям он и сошелся с той девушкой. Она назвала его взгляды модным нынче словом «мизантропия», находя их мрачно-привлекательными. Василь не согласился, все-таки он не ненавидел людей… Просто не принимал и не понимал.

— Да я их даже люблю, — говорил он девушке. — Как какой-нибудь биолог любит червяков, ползающих по его настольному лабиринту для опытов.

Впрочем, ее Василь тоже не любил ни в одном из тех оттенков смысла, в котором можно любить свою девушку. Она была для него одним из атрибутов его «новой истории», старую историю он ведь стер.

Еще он иногда осознавал, что жалеет о том, что ввязался в авантюру с ритуалом, и это осознание пугало его. В те минуты ему казалось, что лучше всего было бы смиренно ждать своего конца где-нибудь на Ямале.

«Вся проблема магов в том, что как только они достигают уровня, на котором могут воплощать самые безумные желания в жизнь, эти желания уже отпадают», — думал Василь. Он боялся спросить у своих знакомых по переписке, чувствовали ли они когда-нибудь то же самое. Боялся потому, что рисковал услышать слово «нет».

Он практиковал все известные ему методики сохранения эмоционального равновесия, но стоило заняться чем-то еще, как тьма снова накрывала его девятым валом.

Выбить из себя грешки ко дню ритуала так и не удалось.

Проснулся он спокойным, решительным, но как всегда уныловатым. Прочитал ежедневную молитву, адресованную Вселенной, сделал пассы руками. Надел свое темно-коричневое пальто в полоску, с недавнего времени ставшее ему чересчур свободным, и пошел к дому на улице Мира.

Ему не полагалось ни с кем говорить в этот день, даже произносить любых слов, кроме молитвенных и ритуальных; потому, когда по дороге встретилась его девушка, Василь не нашел ничего лучше, кроме как молча идти дальше в ответ на ее приветствие. Наверное, сочтет, что он больше не хочет с нею знаться.

Как потом выяснилось, она жила в том же самом доме — Мира, 23а. Еще одно совпадение, еще один знак.

Василь принялся нарезать круги вокруг хрущевки в поисках собаки, размышляя о том, что здорово было бы отдать на заклание носорога или бенгальского тигра. Жаль, что в этом городке не было ни цирка, ни зоопарка. Он был уверен, что проблем с похищением зверя не возникло бы. Ему ведь все удавалось на пути к Цели, если таковая появлялась перед ним.

Как по заказу, мимо пробегал доберман, цокая нестрижеными когтями по асфальту. Рот его был приоткрыт, язык вывалился набок. Собака запыхалась, бегая по округе.

Василь поманил собаку, и та подошла к нему, как кролик к удаву, доверчиво глядя большими глазами. Даже не пришлось тратиться на прикорм. Собаки его всегда слушались, чужие — тоже.

На шее добермана был поистершийся по краям ошейник из кожзама, без бирок или еще каких-нибудь надписей, повествующих о имени пса или его хозяина. Василь почесал его за ухом. Здоровый, сильный, благородный зверь. В самый раз.

Василь взял его за ошейник и повел его в подъезд, затем на чердак. Он не испытывал жалости, будучи не щепетильным к вопросам жизни и смерти в принципе. Он бы и себя не пожалел убить, что уж там говорить о собаке. Все равно ей когда-то умирать и рождаться снова.

До обретения безграничного могущества оставалось всего-то чуть больше полутора часов. Что его коллеги будут делать с вновь полученными силами? Попытаются добиться президентских кресел? Нет, это не их метод. Добиться влияния на местных президентов, самим оставаясь в тени, это уже лучше.

Турок, этот православный фанатик, скорее всего, попробует устроить религиозный переворот у себя в стране. Каждому свое. С итальянца станется основать культ имени себя самого, были у него такие замашки… А что, минуло два тысячелетия, христианство устарело, нужна новая религия. Нового Христа будут звать Джованни или Адриано. Швед — рациональный тип, без фанатизма и самовлюбленности. Француз и вовсе темная лошадка.