Никта

Его тело, в отличие от лодки из рассуждений, не поплывет по волнам тумана. Оно полетит вниз, нарушая безмятежный сон водяного пара. Потом тело распластает по асфальту свои конечности и органы, и никто не найдет его, покуда туман не рассеется.

Он так и не смог спрыгнуть.

Мысли, записанные на пленку, он перепечатал в электронное письмо, и отправил своему другу по переписке. Тот должен был оценить такие размышления, несмотря на молодой возраст, поначалу не внушавший доверия.

«Я думал, это мои последние мысли. Не показывай остальным», — добавил он в постскриптум.

Остальные — это турок, итальянец и швед. Друг, которому было адресовано письмо, родился французом. А может, и нет. Он даже имен их не знал, только IP-адреса компьютеров, с которых они вступали в переписку, потому имел кое-какое представление о регионе. Интернет объединяет планету, слава интернету!

Они переписывались по-английски, с кучей ошибок со стороны турка, которому ничего не стоило написать «deer» вместо «dear» или «violin» вместо «violent», пока он не освоил онлайн-переводчик. Случайное знакомство, признанное потом ими всеми неслучайным. Все они были погружены в оккультные поиски, причем находились примерно на одном этапе.

«Сколь глубокое нигредо», — отвечал француз без восторга. — «Депрессия в каждой строке. Советую тебе сменить личную историю, чтобы развеяться. Если ты, конечно, давно это делал».

Его бытность действительно застоялась, как вода в болоте. Вот уже восемь лет он был Василем Ващенко, переводчиком на английский и французский. Еще Василь давал частные уроки, но то было редко, потому что родители учеников предпочитали репетиторов-женщин. Если он и работал над переводами, то для иностранных клиентов по интернету. Со временем он настолько оброс контактами, что уже не искал клиентов сам, а они искали его, это помогало ему отнюдь не бедствовать. Иногда он, получающий доход в валюте, чувствовал смутный стыд за своих соседей, жаловавшихся на безденежье. Он сам не нашел работу здесь, в Беларуси, зато отыскал ее за границей, не выходя из дома. Что мешало им сделать то же самое?

Отсутствие образования? Он и сам не был ни переводчиком, ни лингвистом по образованию. Английский Василь учил в школе, как и все. Французский учил, чтобы, как говорил он сам, «читать Папюса в оригинале». Немного скрупулезности, плюс словарь и учебник во время поездок в общественном транспорте вместо скучающего взгляда в окно или газету, переполненную купленной политикой.

Василь страдал от избыточного веса, или, точнее, не страдал, а наслаждался им. Проходя мимо зеркала, он хлопал себя по брюху, довольно крякал и размышлял над идеальностью формы шара. Зимой пальто превращало шар в цилиндр.

Итак, Василь вел сытую, ленивую, но одинокую жизнь. И, конечно же, никто, кроме четырех его собеседников из других уголков Европы, не подозревал, каким философским и религиозным изысканиям предается этот человек по вечерам.

До того, как Василь стал Василем, его звали… а, неважно. Эта личная история уже стерта. Никто не помнит того человека, его имя и род деятельности. Тот, другой, вроде бы даже был женат, и в жизни своей жены оказался настолько мимолетным и незначительным явлением, что она и вовсе позабыла бы его, если бы не штамп в паспорте, время от времени попадавшийся на глаза, да большой белый холодильник фирмы Ariston, который муж ей купил.

За всю жизнь он менял свою историю уже четырежды. Новые имена не причиняли ему неудобств. Он не ассоциировал себя ни с одним из них, но и с именем, данным ему при рождении, тоже. Это были лишь наборы звуков, идентифицировавшие его для мира в данный момент, и все. Суматоха прочих людей вокруг благозвучности и значений имен его только смешила.

Хоть что-то еще может заставлять его улыбаться, пусть и ехидно.

«У меня вызывает большие опасения такой настрой. Ты лучше моего знаешь, что он сейчас неприемлем. Рискуешь провалиться в лоно Никты. Ставит всю работу под угрозу», — продолжал француз в своем письме.

Да, Василь знал. Речь шла о Великом Действе. Близился последний этап. Остальные — турок, итальянец и швед — жестко бы осудили его, узнай о мрачных мыслях и суицидальных позывах. Но француз… он был явный меланхолик, к тому же молодой. Сто процентов, что ему самому такое знакомо.

Чувствуя на себе бремя ответственности (хоть и изрядно досадуя из-за него), Василь принялся за чтение Каббалы, чтобы отогнать дурные мысли. Таких мыслей магу иметь не полагалось, да что там — магу вообще не полагается иметь никаких мыслей, если только те не ведут к определенной и нужной цели.

Например, перевод или письмо. Во время письма он позволял себе думать, подбирая нужное слово, пробуя на вкус ту или иную фразу. В остальное время он не думал, чтобы не растратить энергию или не навлечь на себя вредную для внутреннего равновесия эмоцию.

Василь и правда в итоге редко испытывал эмоции, а когда они посещали его, то были слабыми отголосками того, что чувствовали другие люди. Этих других Василь не понимал, хотя иногда они очаровывали, магнетизировали его — своими неосмысленными поступками смертных, своими ненужными и бурными проявлениями чувств. Мотыльки-камикадзе, с размаху влетающие в огонь, да и только.

Жизнь Василя не превратилась в безмятежную нирвану буддистского монаха, она сначала поблекла и посерела, а потом начала чернеть, постепенно, тон за тоном, незаметно для него самого.