Ведьма знала — нужно отпустить волков, прежде чем она спустится во тьму Криницы. Они слышали зов, где бы она ни была, но ей необходимо было увидеть Тень. Мара дышала медленно и глубоко, вслушиваясь в биение своего сердца. Гулкая тишина внутри нее не имела ничего общего с лесной тишиной, в которой жили тысячи звуков. Ведьма считала: раз-два, раз-два, раз-два… Пока ее сердце наконец не остановилось. В тот самый миг она успела увидеть в калейдоскопе цветных искр, из которых состоял мир, золотистый клубок в молочном мареве тумана — ту нить энергии, которая рождала духов и тонкие видения, сердце Бессмертного. Словно золотая вышивка на сером бархате… Увидела — и всей сутью своей устремилась к нему, сбрасывая одну оболочку и обретая совсем иную.
Волчица, сотканная из тончайших витков тумана, поднялась с земли и отряхнулась. Огляделась, привыкая к новым ощущениям и запахам, ударившим ее в момент пробуждения. Луна скользнула серебристым светом по призрачной шерсти животного. Волчица переступила с лапы на лапу, озираясь по сторонам. Рядом лежала молодая женщина — казалось, она спала, но зверь не слышал ее дыхания. Волчица склонила голову набок: да уж, ведьма, как бы не приняли за труп… Ну да ладно. Быстро вернусь.
Под лапами пружинила мягкая трава. Призрачная волчица неслась меж деревьев с огромной скоростью — человек не заметил бы мелькнувшую туманную тень, не почувствовал бы ее движения, даже если бы она пробежала в двух шагах от него. Духи — те заметили бы. Они были такими же, точно такими же, как и она в этот момент. Волчица наслаждалась своим бегом и свободой от тела. Ночь только начинается… Она с сожалением отогнала мысли о свободе — ее тело не продержится без нее долго.
Волчица выбежала на освещенную луной поляну. В обычное время она призывала волков колдовским зовом, данным ей еще при рождении. Закрывая глаза, она соединялась со всем миром и будила своих собратьев. Сейчас же — иначе. Все будет иначе… Наконец-то.
Подняв морду к небу, волчица закрыла глаза и коротко взвыла. Когда тихий звук, больше похожий на плач или осторожную распевку, смолк в лесной тиши, в груди зверя родился настоящий вой. Волчья песня, эхом отозвавшаяся во всех уголках леса, шла от самого сердца. Дух, прячущийся в теле ведьмы, наконец ощущал свободу.
Тень вышел на поляну первым — как и всегда. Старый волк смотрел на дикого туманного зверя несколько долгих мгновений, а затем присоединился к ней. Песня разливалась в тишине густой волной серебра. Лунный свет, огромная тоска, кровь и бесконечный бег вплетались в мелодию звериных голосов. Пляска огоньков, круговерть времени. Огненное колесо со спицами, гаснущими по одной и загорающимися вновь. Одно живое сердце, одна песнь — та же, которую Мара слышала глубокой ночью. Лес слышал своих детей, а ветер беспокойно качал кроны столетних древ. Тихий шелест вторил волчьему вою, соединяясь с ним в самую древнюю песню мира.
Волк взглянул на нее, и в янтарных его глазах плавился свет. Ни образа, ни звука, ни слова — они стояли друг напротив друга, ощущая все несказанное. Тень склонил косматую голову, а затем неспешно потрусил в гущу деревьев, ведя за собой братьев и сестер. Мара проводила его взглядом и сорвалась с места стрелой, скрывшись среди деревьев. Волчица бежала так быстро, как только могла, захлебываясь ветром и этим волшебным чувством свободы. Скорее, еще скорее, до боли в лапах!.. Над головой мелькали звезды и паутины ветвей, и ей отчаянно хотелось остаться. Она бы вечность была вот такой, засыпала бы зимой с другими детьми Бессмертного, ощущала бы бесконечность гораздо ярче, чем ощущает ее ныне. Здесь, вот так, вот такой — остаться и не возвращаться, позволить желанию взять над ней верх и… Нет.
В темноте гораздо больше цветов, чем видят люди. Она не ограничена черным и темно-синим, серым и бурым. В ней — сотни оттенков и поразительных сочетаний. Волчица глядела на собственное тело, лежащее на траве. Лунный луч гладил острый профиль и бросал нежные тени на скулы, ключицы, шею, на плечи, едва прикрытые белым воротом. Черты ее лица истончились, казались эфемерными и ломкими. Неужели так важно возвращаться в эту оболочку? Становиться уязвимым созданием, которое так похоже на хрупкий тростник — того и гляди, сломается на ветру… Волчица почти по-человечески вздохнула и шагнула к телу, закрыв глаза и внутренним взором находя то самое золотистое свечение с родным, до боли знакомым запахом.
Пустота нахлынула внезапно и резко, растекаясь по нервам горячим свинцом. Ведьма изогнулась, хватая ртом воздух и давя в груди пронзительный крик.
— Чтоб тебя… — прошипела женщина, разжимая кулак. Дух всегда возвращался так, словно мстил ей за вынужденное заточение в человеческом теле.
Каждый раз так, словно сотни игл пронзают тело. Каждый раз кровь стучит в висках, а сердце в бешеном ритме колотится о клетку ребер, грозясь разорваться. Мара выругалась сквозь зубы, прикрывая дрожащие веки. Дышать. Спокойно, глубоко. Дышать.
Когда ощущения собственного тела вновь стали привычными, женщина поднялась с земли. На ладони остались кровоточащие полумесяцы — следы ногтей, впившихся в кожу, когда дух метался в ней словно зверь, загнанный в клетку. Вдохнув поглубже, ведьма заставила мир вновь рассыпаться искрами, убедившись, что видит так же, как и раньше. Изменений не было, поэтому Мара окинула взглядом окружающий пейзаж, ставший обыкновенным, и направилась к входу в пещеры.
О Кринице Бессмертного не слагали легенды, не рассказывали юным ведунам и ведьмам — может, потому, что о ней и не знал никто. Разве что Мара, чье любопытство и чуткость однажды привели ее сюда по лазоревой ниточке, видимой только ее глазам — да глазам духов. Тогда она была совсем девчонкой, худощавой и неуклюжей, и исцарапала все коленки и локти, пока спустилась в овраг. Она уже могла ощущать мир так, как ощущали его духи — пусть не так ярко и остро, но могла. Поэтому когда девчушка ощутила пустоту за завесой лозы, она не колебалась ни минуты.
Маленькая Мара, впервые увидевшая пещеры, несколько долгих минут не могла пошевелиться, застыв в изумлении у самого входа. Корни оплели своды и потолок пещеры так, что земля не ссыпалась вниз. На узловатых переплетениях мерцал росой темно-зеленый мшистый покров, на котором спали самые древние болотные огоньки. Эти никогда не резвились — они хранили покой этого места. Один из них приподнялся, потянулся к Маре ниточкой энергии, и, убедившись, что зла она не несет, опустился на свое ложе. А ободранная, нескладная девчонка во все глаза глядела на каменный круг, опоясывающий кольцом крошечное озеро в самом центре пещеры. Холодная кожа древних валунов в человеческий рост была иссечена неведомыми узорами — юная ведьма чуть не вскрикнула от восторга, разглядев цвет их силы: символы мерцали густой синевой, небесной лазурью, темной — и почти прозрачной. Сила переливалась в оттенках синего, пульсировала где-то в сердцах камней. Дрожа и едва дыша, Мара подошла к ним ближе, протягивая узкую ладошку к шершавой поверхности…
А затем было прикосновение, знание, прошивающее тело насквозь, глаза Бессмертного, глядящие прямо в душу, неведомое доселе наслаждение, вихрь чувств и ощущений — и тишина, мгновенно заполнившая ее до краев. Задыхаясь, девочка опустилась на пол, прикрыв трепещущие ресницы и прижавшись лбом к холодному камню. Сила звенела в ней, как звенит сталь, принимающая на себя удар.
В маленьком озерце не было дна. Немного придя в себя, девочка склонилась над гладью, силясь рассмотреть что-либо — и увидела лишь пустоту, в которой где-то далеко-далеко вспыхивали и гасли золотые крохотные звезды. Мара зачерпнула воду ладонью и приникла к ней устами. На губах остался сладковатый привкус, свежий и сильный.
Колодец бога. Его купель…
С тех самых пор прошло много лет. Но Мара никогда не забывала об этом дивном месте и частенько приходила в пещеры, чтобы ощутить покой, посидеть на берегу бездонного озера, наблюдая за секундными вспышками под толщей ледяной воды — или не воды вовсе? Ведьма до сих пор не была уверена, что это — именно жидкость, а не чистая энергия, из которой рождалась жизнь духов.
В пещере ничего не изменилось. Мара понятия не имела, откуда в Кринице Бессмертного оказались камни силы — ничего не говорило о том, создал ли это место человек или дух. Она не могла да и не хотела проникать под зыбкую завесу былого, чтоб рассмотреть видения прошлого. Однако сейчас, когда ведьма замерла на берегу озерца и глядела сквозь темноту воды, ей отчаянно хотелось, чтобы кто-то из древних поведал ей об этом месте.
Женщина опустилась на гладкий пол пещеры, который был на удивление теплым, и привычно привалилась спиной к камню. Лопатками ведьма чувствовала душу валуна. Есть ли у неживой, навеки застывшей холодной глыбы душа? Сердце сладко заныло, отзываясь на силу, бьющуюся в камне. Мара усмехнулась: есть. Она знала это совершенно точно. Камни помнили весь мир с того самого момента, как крепкая порода раскололась, рассыпаясь осколками на земле. Каждое касание, каждое дуновение ветерка — они запечатывали глубоко в своей памяти, живые и древние, словно лесные духи. Они были хранителями веков. На их коже оставалось дыхание мира и следы тех, кто рождался, жил и умирал на этой земле.