С полминуты отец молчал, потом тихо произнес:
– Не думаю, сынок, что тебе понятно.
– Сэр?
– Гм… не так-то легко объяснить. Конечно же, смерть твоей мамы очень сильно повлияла на мое решение, но в армию я пошел не ради мести. Вернее, не только ради мести. Скорее, тут дело в тебе.
– Во мне?
– Да, Джонни, в тебе. Твои поступки я всегда понимал лучше, чем мама. Конечно, она не виновата, ей это было просто не по силам – так птица в небе не поймет рыбу в воде. А я, кажется, знаю, что тобою двигало, – хоть и сомневаюсь, что сам ты тогда отдавал отчет своим действиям. Я был не столько возмущен твоим выбором, сколько расстроен. Ведь ты совершил поступок, которого я себе не позволил, хоть и должен был его совершить, мечтал о нем в глубине души. Но опять же не из-за тебя я пошел служить именно сейчас… Ты лишь поспособствовал принятию решения и выбору рода войск. – Сделав паузу, он добавил: – Когда мы расставались, я был немного не в себе. Регулярно посещал гипнотерапевта… Ты ведь об этом даже не подозревал, да? Проку от сеансов было немного, нам удалось выявить только полную неудовлетворенность жизнью. Я пытался винить тебя, но и врач, и сам я понимали, что ты ни при чем. Пожалуй, мне была известна реальная причина, она к тому времени обозначилась вполне ясно. За месяц до того, как правительство объявило чрезвычайное положение, нам предложили выпускать продукцию военного назначения. И пока ты был в тренировочном лагере, мы почти полностью заменили номенклатуру изделий. Я работал до упаду, и было не до визитов к терапевту. А потом стало совсем невмоготу. – Он улыбнулся. – Сынок, что ты знаешь о гражданских?
– Ну… мы с ними говорим на разных языках.
– Вот уж точно. Помнишь мадам Рютман? После Сан-Мартина я получил несколько дней отпуска и отправился домой. Навестил друзей нашей семьи, и мадам Рютман в том числе, – надо же было попрощаться. А эта болтушка говорит: «Так ты правда улетаешь? Вот что, если доберешься до Дальней, навести там милейших Регато, передай привет от старой подруги». Я со всей деликатностью ответил, что вряд ли смогу выполнить просьбу – Дальняя захвачена арахнидами, – но ее это ничуть не смутило. «Ничего страшного, – говорит, – их не тронут, они же не военные». – Свои слова отец сопроводил циничной улыбкой.
– Да, понимаю.
– Но я забежал вперед. Я уже сказал, что мне стало совсем тошно. Когда же погибла твоя мама, у меня появилась возможность выполнить долг… Да, это страшная потеря, но она развязала мне руки. Бизнес я передал Моралесу…
– Старику Моралесу? А он справится?
– Справится. Что ему остается? Сейчас и мне, и тебе, и еще очень многим приходится делать то, что раньше казалось невозможным. К тому же я подарил ему приличный пакет акций. Помнишь изречение «не заграждай уста волу молотящему»? А остальные передал в трастовый фонд. Половину – для «Дочерей милосердия», половину – для тебя. Когда вернешься, заберешь. Если захочешь. Не важно. Главное, я понял, что со мной не так. – Он помолчал, потом очень тихо добавил: – Я должен был совершить акт веры. Доказать самому себе, что я человек, а не экономическое животное для производства и потребления.
Я не успел никак отреагировать на слова отца. Вокруг нас ожили настенные репродукторы: «Вечно жив, вечно славен Роджер Янг!» И девичий голос сопроводил позывные объявлением:
– Внимание! Члены экипажа корвет-транспорта флота Земной Федерации «Роджер Янг» приглашаются к выходу «Эйч». Посадка начнется через девять минут.
Отец взвился со стула:
– Пора! Береги себя, сынок. И сдай экзамены! Не то убедишься, что ты еще не слишком взрослый для воспитания ремнем.
– Сдам, папа.
Он торопливо обнял меня:
– До встречи! – и умчался галопом.
В комендатуре я доложился флот-сержанту, чье сходство с сержантом Хо поражало. Разве что у этого вояки обе руки были целы и отсутствовала радушная улыбка.