Пересечение вселенных. Трилогия

— Спасибо вам, мадам! — крикнул ей вслед, кривовато улыбаясь — из-за вечного тика, Василий.

— Дай тебе, божичка, здоровьишко! — тоже поблагодарил Петро.

И, порезав хлеб перочинным ножичком и кинув добрый шмат сала поверх куска, подал его парню. — На-ка, съешь! Это у вас там — хлеб с салом, а у нас — бала с балясиной!

— Спасибо! — сказал тот, с сомнением беря на угощение. — Но, по-моему, я не ем мясо убитых животных. — И, аккуратно положив обратно на газету сало, принялся есть сухой хлеб.

"Совсем как Гаутама — перехожу на пищу аскетов", - усмехнулся Юрий. А это был, конечно же, он, хотя не знал, как здесь оказался. И что за колесо его сюда прикатило.

Отправив Елисеева с Машкой и семьёй во Владивосток и исчезнув с московской лавочки, Юрий хотел оказаться в Ялте — полюбоваться морем как незабвенный Стёпа Лиходеев, один из героев Булгакова. И подумать, что делать дальше. Стёпа в одних подштанниках и без особых экстрасенсорных способностей в Ялте не пропал — ему даже самолёт подогнали, а уж аутист-маг тем более выживет. Но почему-то немного не до телепортировавшись, Юрий оказался на краснодарском вокзале. Мистика. Далее он специально, безо всякой мистики, испачкался — чтобы эта колоритная компании приняла за своего. В основном, конечно, из-за Гоши. А ещё — Юрий помнил их разговор с Оуэном о том, что ему надо с фонарём поискать человека. И, кажется, он его нашёл. И что нищие и изгои общества это друзья истинных философов. Вот так и получилась эта странная сцена. Идея с беспамятством вышла как-то сама собой. И очень удачно. Не мог же он рассказывать Петру с Василием, в самом деле, о Конторе и её происках. Хотя, наверное, это, наверное, довершило бы их уверенность в его безумии. А Гоша… он и так всё знает. Почему бы и ему не пожить среди собак и нищих?

— И ты, что ль, кришнаит? — удивился Петро, наблюдая, с каким аппетитом кивнувший Юрий уплетал краюху. — Эк вас развелось! Ну, не хошь — как хошь, — охотно согласился он. — Нам с Цепным больше достанется. Кстати я — Петро. А это — Цепной, а по-простому Вася. А это — Гоша, он кришнаит. Шайва какой-то, бог их, заморских чудиков, разберёт. Ну, а ты у нас, само собой, теперь — Сиволап.

— Ага, — кивнул Юрий. — Рад знакомству!

— Да ты чо! — восхитился Василий. — А мы не очень! Откуда ты такой фраер здесь взялся?

— Отвянь от парня, — одёрнул его Петро. — Вот найдёт своих и проставится.

— Как же! Дождёшься! — пробормотал Василий. — Где мы, а где он?

— Отвянь, я сказал! — снова одёрнул его Петро. — Беда у парня. Надо помочь. Не Костянычу ж его сдавать?

Василий сделал вид, что отвял, продолжал злиться: "Этот фраерок, небось, копейку гнилую никому не подал. И щас… Ты ему — сала, а он карточку воротит! А этот — отвянь. Дружка нашёл… Уйду я от них!" — покосился он на Петра и сердито сплюнул.

Вся эта компания уютно сидела на краю привокзальной площади, греясь на весеннем солнышке и мирно жуя, чем бог сегодня послал. Юрий в своей полуприличной одежде выглядел ночным гулякой, попавшим в переплёт. Остальные — как экипаж шхуны, потерпевшей крушение, и выживающий на берегу. Петро — испитый леший в засаленных одежде. Василий — сатир в куртке с полу-оторванным рукавом. И Гоша — пациент психушки: полураздетый, в кедах на босу ногу, заросший волосами, закрывающими длинными прядями горящий взгляд голодающего аскета. А мимо них текла людская река. Все делали вид, что не замечают этих людей. Разве что дети с интересом таращились на колоритную группу, но их тут же одёргивали, призывая поступать как все — не замечать того, что не вписывается в картину правильного устройства мира.

"Так-так! — усмехнулся Юрий-Сиволап, — Люди верят, что если не замечать этих бедолаг, то они рассеются, как наваждение. У них тоже своя Вселенная. Отдельная от Васи с Петром".

Он уже заглянул в прошлое своих новых знакомцев. Надо же поближе познакомиться с компанией, принявшей его в свои ряды этим импровизированным застольем.

Они были такие же, как и все люди — не хуже и не лучше. Просто так сложилась их судьба, карма повернулась не тем боком, ударив под самый дых. Конечно, они дали слабину, не сумев усмирить свои эмоции и желания и не найдя верного решения и направления на перекрёстке жизни. Кроме Гоши, конечно. Он повернул сюда добровольно из вполне благополучного мирка. Но именно с этого момента Юрий не смог увидеть его прошлое дальше. Будто он… жил в другом измерении, неподвластном считыванию на уровне ИПЗ. Как не удавалось считать и его мысли. Стараясь заглянуть туда, в ответ он слышал лишь шум, как от испорченного телевизора или волн на берегу моря.

"Вот и послушал ялтинский прибой. Странно! Как он это делает? — усмехнулся Юрий. — Или передающая станция вообще недоступна, ввиду отсутствия хозяина? Он явно не в этой вселенной".

Юрий, отстранённо жуя хлеб, наблюдал жизнь вокзала — байдана, как называли его бомжи. Она вращалась вокруг больших привокзальных часов, стрелки которых управляли и вертели здесь всем и всеми — поездами, служащими, проводниками, такси, тележками, пассажирами и встречающими-провожающими. А ещё всем правил некий гнусавый голос, неразборчиво посылающий всех по направлениям, зачастую известным и понятным только ему одному. Из-за этого всюду царила некая бесшабашность и возбуждение. "Опоздал! Успею? Туда? Или сюда? — гудели мысли и голоса суматошно бегущих людей. — Во сколько? На какой? Уже ушёл? Задерживается. Вовка, ты где? Стой возле меня! Билет забыл!"

"Ну, с Гошей всё понятно, — думал Юрий. — Парень слегка не в себе, заигравшись в индуизм. Такое бывает. Если потребности Духа поставлены выше материальных, материя отпадает сама. — Тут Гоша обернулся и вдруг улыбнулся ему, а лицо его стало почти осмысленным. — О, как! — удивился Юрий. — А я-то думал — он не в матрице. Ладно, с ним потом разберусь. Если это вообще возможно".