— Как в «волчатнике», дорогая гостья. — Колыхнулся кожаный мех на ложе. — Неужели ты так удивлена, Папия?
Весело ему, хозяину таберны, усмехается, губы масленые кривит. Только в глазах... Странное что-то в глазах.
Позвал он меня к себе винца редкого попробовать — а я не отказалась. Обрадовалась даже.
— Ты гостья, дорогая гостья, тебя нужно беречь... тебе нельзя задавать вопросы. Но все-таки спрошу. Ты рабыня — или была рабыней, такое не скроешь. Что для тебя рабство?
Прикрыла я веки, губы закусила. Рабство...
— Боль, дядюшка. Боль, смерть, унижение, насилие, когда нет надежды, когда хоронишь родных!..
Захлебнулась воздухом, умолкла. Да, боль. Даже вспоминать страшно.
— Поэтому ты сейчас с теми, кто на Везувии. Но не все такие. Я не о том, что хозяева тоже разные, я о том, что всякому человеку свое требуется. Вот кто ты сейчас?
Кто я?! Ах да, конечно.
— Таких, как я, римляне называют «искусницы», а греки — «гетеры». «Волчица» — но из самых дорогих, что могут сами выбирать. Они на лето часто из Рима выезжают, а всякая сволочь знатная следом спешит, от матрон своих подальше.
Забулькал мех кожаный, заколыхался на ложе. Хорошо ему, дядюшке, смеяться!
— Вот-вот! Поэтому лишний раз из таберны не выглядывай, а то встретишь какую-нибудь... сволочь знатную, не сдержишься. А теперь подумай, Папия: все те, кто каж-дый вечер спиной на подстилку ложатся, их что, силой принудили? Заставили, розгами били?
Скрипнула я зубами. Вот к чему он клонит, толстяк!
— Заставили. И розгами били. Я знаю, что это такое.
— Почему же ты на Везувии, а не в «волчатнике» и не хозяйском ложе? Почему гладиаторы из школы Батиата бежали, трупами дорогу выстелили, кровью залили, а наши каждый вечер тоже бегут — но в лупанарий, сестерции зарабатывать?
Даже голос иным стал, тяжелым, низким.
— Потому, что вам нравится быть свободными, а этим нравится... совсем другое. Спроси девок, что по улицам сейчас шляются, что их заставило в грязи обмараться? Они тебе, конечно, и про злого хозяина расскажут, и про детей голодных, и про родителей немощных. Умеют они слезу вышибать! Да только врут. Знаешь, чего они сейчас боятся, о чем толкуют? О том, что Спартак римлян распугает — тех, которые каждое лето сюда слетаются, как мухи на… мед. У меня в комнатах наверху, сама знаешь, четыре девки стараются, с подстилок не встают. Предложи им свободу, что они ответят? Что их свобода — подстилка помягче и два лишних асса каждую ночь!
— Обезьяны, — выдохнула я, — злые бесхвостые обезьяны!
— Нет!
Вздрогнул кожаный мех, огромная медвежья лапа легла на ложе.
ebooksa