Я поспешно киваю. Прекрасно. Так я сумею вернуть письмо и извиниться за кражу.
– О, дорогая, ты не спишь. Как ты себя чувствуешь?
Мать подходит и целует меня в щеку.
– Я в порядке, спасибо, что спросила, – отвечаю прохладно. Меня все еще гложет обида, что меня бросили. Судя по приподнятой брови, мама замечает мое недовольство.
– Чудесно, – отвечает она, передавая мне пакет. – На обратном пути я купила тебе сэндвичей. – Мадам бросает взгляд на Коула: – Спасибо, что проведал ее. Мне пришлось уйти. – А затем красноречиво смотрит на меня.
Коул встает:
– Мне пора. Анна, увидимся завтра. – Кивнув на прощанье, он уходит.
Я вытаскиваю сэндвич из пакета, разворачиваю вощеную бумагу, глубоко и с удовольствием вдыхаю запах и жадно откусываю. Один бог знает, как давно я не ела.
Жак откашливается:
– Мы с твоей мамой очень за тебя переживали.
Мне хочется рассмеяться, но еда занимает все мое внимание. Куриный салат с ржаным хлебом еще никогда не казался таким вкусным.
– Как прошло представление? – спрашиваю с набитым ртом.
– Идеально, дорогая, совершенно идеально.
Мама наполняет два бокала джином и протягивает один Жаку.
– Признаюсь, все прошло лучше, чем я ожидал, – сообщает тот. – Сначала все держалось на волоске.
– Я знала, что он справится. – Слова срываются с уст матери будто аккуратные маленькие камешки.
Я с подозрением поднимаю взгляд: ее глаза блестят. Она умирает от желания сказать мне что-то, но не хочет делать этого в открытую. Сердце уходит в пятки, и я, прихрамывая, подхожу к мусорному ведру и выкидываю остаток сэндвича. Аппетит пропал.
Я поворачиваюсь лицом к Жаку и маме.
– Кто справился? – спрашиваю ровно.
Кроме того, чтобы быть начеку, еще одно важное правило жизни с моей родительницей: не дать ей понять, что она меня обижает.