Избушка на краю омута

— Ну а при чем тут это поганое пойло? — Лицо Бориса исказила брезгливая гримаса. — Я не могу пить это вонючее дерьмо!

— Я же тебе говорил, что Стерегущий близко не подпустит чужака к хранилищу с золотом. Выпьешь настой — обретешь запах своего.

— Стану вонять болотной тиной, ты хочешь сказать? — Борис сделал еще пару глотков и затряс головой от омерзения. — Что ты налил туда? Случайно, не из той лужи зачерпнул, что у избушки твоей киснет?

— Пей, тебе говорю. К тому же, у напитка еще одно свойство: ты сможешь видеть во мраке, как днем. Ты же хочешь увидеть сокровище? С фонарем и лампой в хранилище лучше не соваться: Стерегущий такого не потерпит.

— Волшебный эликсир, что ли? Прям мистикой какой-то попахивает, — проворчал Борис, с брезгливым видом глядя в кружку.

Старик знал, что мальчик послушается. Он уже уловил сладкую дрожь его души, когда тот слышал о богатстве. Против корысти трудно устоять слабому человечишке. Все они хотят богатства, но сами не знают, зачем. Все они попадаются на одну и ту же удочку, как когда-то попался он сам. Тогда лет ему было не больше, чем этому глупому мальчугану. И было это давным-давно.

За окном кроны деревьев сияли кровавым огнем, утопая в свете закатного солнца. Ночь подкрадывалась медленно и неумолимо, как осторожный хищник. Старик надеялся, что уже скоро наступит его последняя ночь в старой избушке. Как же он устал! И давно потерял счет годам, проведенным здесь с тех пор, как впервые переступил порог этого унылого жилища, приглашенный прежним хозяином. Тот выглядел в точности, как он сейчас. А сам старик тогда был таким же, как этот глупый дрожащий мальчишка, сидящий напротив, и точно так же терзался от страха и обуреваемой жадности. И напиток такой же пил. На самом деле это был никакой не настой. Просто вода из омута — мальчишка не ошибся. Но в том- то и дело, что не простая это была вода. От нее разум будто переворачивается. Все светлые и добрые мысли постепенно увядают, как поздние цветы, прихваченные первыми осенними заморозками, а дурные и темные желания начинают набирать силу, укореняются, заполоняют сознание, как буйный сорняк — взрыхленную не засеянную землю. Затягивают ее так густо, что уже невозможно пробиться к свету ни единому плодоносному росточку. Конечно, не со всякими людьми такое происходит. Тех, кто сделал выбор и твердо стоит на стороне света, так просто во мрак не утянешь. Напиток этот, то есть тухлая вода из омута, сам по себе зла не приносит, он лишь умножает то, что уже есть. А если нет в голове дурных мыслей, то и умножать нечего. Но это, конечно, редкость большая, особенно у подростков. В этом возрасте они, как котята слепые. Еще не определились, мечутся между добром и злом, между светлым и темным, еще не понимая толком, чем же так дурны плохие поступки и почему их иногда так хочется совершить. С возрастом приходит осмысленность, и большинство людей сознательно позволяет себе иногда забегать на темную сторону, наивно полагая, что о грязном поступке никто не узнает. Один раз, другой, третий… Так их души незаметно погружаются во мрак. Люди делают свой выбор — сами, без всякого постороннего воздействия. Слабые духом оказываются раздавлены тяжестью своих пороков, превращаются в ничтожества, гибнут. Сильные, выбравшие темную сторону, начинают творить зло и получать от этого удовольствие. Сами того не понимая, они становятся рабами Чернобога, бога-разрушителя. Из таких старик давно пытался найти себе замену, но по-настоящему достойные, которых бы принял Стерегущий, так и не попались. Все ученики ушли монстру на корм, никого не признал. Старик боялся, что сожрет и этого, но мальчишке повезло. Родная кровь много значит. А ведь он уже и не надеялся его отыскать. С тех пор, как его наглая мать, которой он отдавал лучшее мясо, сбежала вместе с его наследником, старик больше не связывался с женщинами: слишком уж много с ними мороки. Хорошо, что нашелся сын. Теперь дело осталось за малым: он передаст ему сокровищницу, и можно на покой. В темное царство. В омут, на дно. Там прекрасные русалки будут расчесывать ему бороду и развлекать танцами и пением. Там он будет кататься верхом на могучих сомах по подземным рекам. Там не придется больше делать грязную работу: искать жертв, разделывать мясо, мыть залитую кровью избушку, кормить обитателей омута и их хозяина — Стерегущего. Теперь его самого будут кормить, и он отрастит себе такое же круглое брюшко, как у других водяных, и будет целыми днями полеживать на мягком илистом дне. А иногда, как наскучит тихая жизнь, будет выходить поразвлечься с новыми гостями, которые никогда не переведутся в этом месте, привлекаемые золотой приманкой. Наступит, наконец, сытая и веселая жизнь, которую обещал ему Стерегущий. А для этого старик должен оставить после себя достойную замену. И он, наконец-то, ее нашел!

Борис вернул пустую кружку и вытер губы ладонью.

— Все! Теперь веди к золоту! — требовательно заявил он и глянул на старика выжидающе. Взгляд мальчишки изменился, стал жестким и колючим. Черное зло, растворенное в воде, уже начало оказывать действие. Старик вспомнил, как предыдущий хозяин избушки, передавший ему секрет, предупреждал его: «Ты почти бессмертен, никто и ничто не в силах тебя убить. Все раны будут заживать мгновенно, едва ты окунешься в омут. Но помни: только кровный родственник может отнять твою жизнь, а вместе с ней и твою силу. Он станет вдвое сильней тебя, а ты отправишься в пекельное царство как недостойный и будешь вечно гореть там, исходя черным ядовитым дымом. Передавая секрет родичу, будь осторожен, не зли его». Зря он тогда ему это сказал, потому и не прожил долго. Старик сейчас уже и не помнил, почему решил убить своего учителя. Кажется, просто любопытно было проверить, действительно ли он способен забрать жизнь у бессмертного и правда ли, что от этого удвоится сила? Да, глупо, конечно, и сейчас старик это понимал. Но тогда, несмышленый, оглушенный ощущением безграничного могущества, он жаждал доказательства и получил его. Старый учитель стал первой жертвой, которая была принесена им Стерегущему — хозяину омута. Тот остался доволен новым помощником, даже явился ему однажды безлунной ночью и посмотрел на него бездонными дырами глаз, огромный и такой черный, что даже ночное небо казалось бледным рядом с ним. Старик, будучи тогда еще совсем молодым и крепким парнем, упал на колени, поклонившись ему всем своим существом, еще не зная при этом, что поклонился самому Чернобогу — однажды и навсегда.

— Что, оглох? Ты обещал! — Сердитый окрик мальчишки выдернул старика из воспоминаний. Из его сына определенно получится неплохой ученик. Вот только старик не станет совершать ошибку своего бывшего учителя, не скажет ничего о бессмертии и о том, что убить его сможет лишь тот, в ком течет родная кровь, и заберет при этом всю его силу. Вдруг мальчишка, как когда-то он сам, захочет это проверить? Сейчас, правда, старик видит его насквозь. Тот все еще мечтает поскорее узнать, где находится клад, а потом будет требовать отпустить его друзей. Но это пока. Пройдет еще немного времени, и он забудет, что у него вообще были друзья. Даже увидев их, не узнает — от выпитой воды зрение искажается. Приятели и подруги чудовищами почудятся. Только его, старика, и будет признавать — для того старик специально заговор на воду нашептал. Заговоры у него крепкие выходили. Прошлые искатели клада воду из омута за самогон приняли, опьянели даже. Вот весело было! Вспомнив, что устроили в избушке его последние гости, старик тихонько захихикал. Забавно было наблюдать, как они перепугались. Сами же, своими руками, друг друга перебили, думая, что воюют с чертями и кикиморами болотными.

Так и с Борисом будет. Увидит вместо друзей нечисть безобразную, порешит всех до единого, а потом разделает их тела и подвесит для просушки к стропилам в погребе. Водица заговоренная, пропитанная мощью Чернобога, подарит ему силу нечеловеческую, и прихлопнет он всех шестерых, как лягушек. Потом-то, к утру ближе, прозреет, конечно, осознает, что натворил, да уж поздно будет. Как говорится, сделанного не воротишь. Придется смириться ему с поступком своим страшным, и легче будет судьбу свою новую принять. Ведь не знает он еще, что в подполье не «лосятина» под потолком висит. Не знает еще, чем придется ему многие годы кормить Стерегущего. Не знает, что и нечисть, повсюду беснующуюся, всю жизнь подкармливать будет и бояться при этом, чтоб самого не сожрали. Эти упыри да кикиморы — жуть, злющие какие! Того и гляди, набросятся всем скопом, и Стерегущий спасти не успеет. За ними глаз да глаз нужен. Вот и приходится следить, чтоб со спины не подобрались, шугануть их успеть вовремя. А лучше куском жирным задобрить, чтоб отстали. Но, бывает, что нет лишнего куска, особенно после зимы. Вот это время самое опасное. Однако старик привык, и этот мальчишка привыкнет. Нелегкое это дело — сокровищем несметным владеть! Но, увидев лишь раз богатство такое, никогда уже отказаться от него не сможешь.

— Пойдем! — Старик хлопнул задремавшего Бориса по колену. — Пора.

Три часа ночи — самое время для судьбоносных перемен. Старик часов в доме не имел, но этот особый момент чуял безошибочно. Наступила самая темная и глухая часть ночи. Длилась она недолго — через пару часов уж забрезжит рассвет. Зато тьма в это время становилась полновластной хозяйкой, покровительствуя всем, сроднившимся с ней. Таким, как он.

Борис открыл глаза, и в первое мгновение ему показалось, что перед ним навис монстр из фильма ужасов, готовый напасть. Но знакомый трескучий голос воскресил в памяти образ уродливого старика. Тот звал его куда-то. «Ах, да! Клад!» — вспомнил Борис, с трудом высвобождаясь из липких объятий навалившейся дремы. Голову его будто набили ватой, которая вытеснила все мысли. В окне избушки была видна луна, яркая и зовущая. Он поднял голову, обуреваемый желанием завыть на нее по-волчьи от затопившей душу тоски, будто осознал себя кровожадным хищником, истребляющим слабых и беззащитных и сожалеющим о том, что вынужден убивать, но бессильным изменить свое предназначение в этом мире. Новое, неизвестное прежде чувство потрясло его. Что-то изменилось в нем. Он проснулся не тем, кем был, когда засыпал. Кто же он теперь? Борис казался самому себе незнакомцем, чужаком, от которого неизвестно чего можно было ожидать, но уж точно ничего хорошего. Вздохнув с тоской, он нехотя отвернулся от окна, и взгляд его утонул во тьме, но уже через мгновение Борис разглядел очертания предметов повсюду — даже в дальних, самых темных углах, куда не проникал лунный свет. Мельчайшие детали были видны отчетливо, как днем. Вон чугунная дверца печки, кочерга в углу, кусочки угля, рассыпанные на полу. У входной двери на стене висят телогрейки и куртки, на которых Борис видел не только карманы и пуговицы, но даже стежки на швейных строчках! А в трещине на стене заметил притаившегося паука. Невероятная острота зрения! И это при том, что на последней медкомиссии окулист выписал ему очки. Не обманул старик, рассказывая о чудодейственных свойствах своего омерзительного настоя. Старик, кстати, был уже на первых ступенях лестницы, ведущей в подполье, и торопил Бориса, ворча сердито:

— Ну, чего расселся-то? Идешь или нет?

Борис поднялся и, шатаясь, побрел к нему. Показалось, что мозг еще не очистился ото сна, и оттого движения были нечеткими.

Спустившись по лестнице, Борис вновь удивился, что прекрасно видит во мраке. Зловонные мясные туши покачивались перед ним, задетые пробиравшимся вперед стариком. Прикосновения заветренного мяса были неприятны, но уже не вызывали тошнотворного отвращения, как в прошлый раз. Борис старался на них не смотреть, пока лавировал сквозь их ряды.

Старик ждал его у каменной стены, на которой темными прямоугольниками выделялось три двери. Борис вспомнил, что уже видел эту стену, только тогда на ней была лишь одна дверь. Наверное, не заметил остальных в темноте. Тогда у него было не такое хорошее зрение. Только вот что странно: никак не удавалось вспомнить, что он тут делал. Зачем приходил? И, кажется, не один. Но с кем? Вроде бы, с ним были его друзья, но, к своему ужасу, Борис не смог вспомнить ни их лиц, ни имен. Вата в голове не пропускала воспоминания, они толклись за рыхлой, но прочной преградой, не в силах пробиться.

— Э… А где мои друзья? — неуверенно спросил он старика, и ему показалось, что тот вздрогнул и при этом лицо его удивленно вытянулось.

— Друзья? — переспросил он, будто вопрос застал его врасплох. — А, друзья! Они ушли.