— Я Федор Гаврилович. Можно просто Федор.
— Что ж, Федор. Отдохните ночь, и с утра отправляйтесь в Камышовку.
— Что вы, какой отдых?! Мне спешить надо! Со мной еще женщина была. Она решила, что меня убили, и пошла одна. Без меня ей не справиться.
— И вы ей сейчас не помощник. — Тара внимательно посмотрела на него, будто оценивая его состояние. — Здесь домик мой неподалеку. Перины там, конечно, нет, но все-таки крыша над головой, и травяная подстилка лучше, чем в лесу на земле. К тому же, вон, дождь собирается. Сыростью несет.
— Даже не знаю, — Федор колебался. Дорога была каждая минута. Он должен был мчаться на помощь и не мог потратить на отдых целую ночь.
— Спасибо за предложение, но я, пожалуй, пойду, — сказал он и решительно поднялся. Сосны вдруг закачались перед ним и пустились в пляс, а в следующее мгновение земля прыгнула ему в лицо, и свет померк.
Когда очнулся, обнаружил, что лежит лицом вниз на медвежьей спине, раскачивающейся из стороны в сторону. Медведь передвигался, плавно переставляя лапы, словно боялся уронить свою ношу. Лежать на нем было хоть и непривычно, но мягко и вполне удобно. Федор огляделся и заметил идущую рядом Тару, похожую на дрессировщицу в цирке, выводящую на арену вереницу разномастных питомцев. Следом за ней гордо вышагивал лось-гигант. На его раскидистых рогах устроилась белая сова. За ним семенили два черных диких борова — наверное, примкнули по пути. Знакомые зайцы скакали то справа, то слева, иногда забегая вперед, словно соревновались между собой в прыткости. А сверху, над ними, порхали сотни неизвестных Федору лесных пичуг, создавая музыкальное сопровождение своими переливчатыми трелями. Все происходящее могло бы казаться забавным, если бы не выглядело абсолютно нереальным, и Федор снова усомнился в том, что еще жив. Может, он уже на том свете и так выглядит сибирский рай? Может быть, рай такой же разный, как природа Земли? Если так, то наверняка ему вскоре предстоит встреча с Богом.
Первые звезды зажглись на небе, когда они добрались до сторожки лесника, спрятавшейся под лапами двух гигантских елей, росших с обеих сторон. Колючие густые ветки устилали ее крышу хвойным одеялом. Медведь подогнул лапы, и Федор сполз с его крутого бока у самого крыльца. Тара подхватила его под руку, удивив отнюдь не женской силой, и помогла войти внутрь, где было так темно, что убранство домика рассмотреть было невозможно. Пахло сухой травой и старым деревом. Она подвела его к какой-то лежанке в углу, и Федор в изнеможении рухнул на мягкую, но колючую — похоже, травяную — подстилку. Тяжелые веки сомкнулись. Он лежал, слушая замедляющееся биение собственного сердца и тревожный шорох качающихся над крышей еловых крон, с горечью думая, что шансов увидеть рассвет у него крайне мало.
Проснулся Федор от шума дождя. Мощные струи пронзали хвойный полог над домом и барабанили по крыше. Ветер бросал крупные капли в окно перед ним, заставляя дрожать тонкое стекло. «Тара!» — на зов, брошенный в темноту дома, Федор не дождался ответа. Похоже, он был здесь один. Странная женщина куда-то ушла вместе со своим зверинцем.
Ползком он перебрался поближе к окну, шурша травой, как змея. Глаза, привыкшие к темноте, различили очертания гигантской ели на фоне ночного неба. Дерево было таким могучим и высоким, что казалось, тяжелые тучи, плывущие мимо, цепляются за ее острую макушку. Какое-то время Федор сидел так, слушая дождь и глядя на дрожащие ветви. Нестерпимо ныла рана под левым плечом — чуть выше сердца. Удивительно, что он остался жив. Но, наверное, проживет недолго. Федор с горечью подумал о сыне и Ладе, об остальных учениках. Тревога за них терзала его, хотя он так и не понял, какая опасность грозит им в Камышовке. Что там такого страшного, в этой опустевшей, затерянной в лесных дебрях деревеньке? Вспомнил слова Алевтины о «темном войске», показавшиеся ему тогда нелепыми и смешными. Сейчас ему было не до смеха. О чем же говорила пожилая женщина? Теперь он жалел, что не расспросил ее тогда, сочтя ее недалекой и суеверной. Вот и его новая знакомая Тара, услышав о Камышовке, заметно встревожилась. Наверняка знала что-то, но почему-то не стала ему говорить.
Впервые название этой деревни Федор услышал примерно десять лет назад. Он старался не вспоминать ту ночь, разделившую его жизнь на «до» и «после». До сих пор не мог простить себе, что не сумел уберечь жену. Она была так молода — почти ребенок — и мгновенно покорила его сердце своими огромными, насмерть перепуганными глазами, когда взглянула на него в окно его автомобиля, остановленного им на обочине загородного шоссе. Федор не мог проехать мимо женщины с малышом, бредущей нетвердой походкой по краю асфальтированного полотна. Грязное худое дитя висело на ней мешком, обвив руками и ногами ее тщедушное, с признаками дистрофии, тело, едва прикрытое остатками то ли платья, то ли ночной рубашки. Когда Федор притормозил поблизости, женщина вначале испуганно отбежала в сторону, но потом, будто осознав, что сил идти у нее уже нет, медленно подошла к машине и посмотрела на него через приоткрытое окно. Федор даже не пытался выйти, чтобы не испугать ее еще больше. Он постарался изобразить на лице самую добродушную улыбку, на которую только был способен, а сердце его содрогнулось от пронзившего насквозь сочувствия к этим двум изможденным созданиям. Она сама открыла заднюю дверцу и молча села на сиденье. Увидела в кармане автомобильного чехла бутылку с водой, жадно схватила, открутила крышку, уронив ее, сделала большой глоток, потом прислонила горлышко бутылки к губам ребенка. Рука ее тряслась, и вода потекла мимо. Федор повернулся и придержал бутылку, чтобы не вылилось все оставшееся. Она испуганно зыркнула на него серыми глазищами, и в этот момент он уже знал, что никуда ее больше не отпустит. Федор привез их к себе. Жил он один, без семьи. О женитьбе как-то не думал. Работа в школе отнимала почти все время, и он боялся, что семейная жизнь у него не заладится. Какой жене понравится, что муж допоздна пропадает на работе? А тут судьба сама за него распорядилась, преподнесла не только жену, но и сына в комплекте.
Ксения молчала несколько дней, ограничиваясь односложными фразами: «Да, спасибо», «Нет, спасибо», «Извините, пожалуйста». Последнюю она обычно произносила тогда, когда ее малыш в очередной раз что-нибудь разбивал, проливал или ломал. Мальчуган был еще более дикий, чем его мать — попытки Федора подойти ближе к нему или к ней встречались истеричным протестующим визгом, и если поблизости были предметы, которые можно было взять и бросить, они все летели в Федора. Поэтому перемещаться по квартире приходилось с большой осторожностью: малыш мог неожиданно выскочить из любого укрытия — из-за кресла или шторы, из-под стола или кровати — и при этом пронзительно визжал и бросал всё, что попадалось под руку: книги, пульт от телевизора или стереосистемы, забытую у компьютера кружу с недопитым кофе, стеклянную вазу, кухонный нож… Пришлось убрать все, что могло представлять опасность, и Федор иногда не мог вспомнить, где теперь что лежит. Он терпел все нападки ребенка и озлобленную угрюмость Ксении, подозревая, что они ведут себя так неспроста. Похоже, с ними случилось что-то ужасное, и не просто случилось, а длилось долгое время, оставив болезненный след в психике. Но Ксения, даже начав мало-помалу общаться с ним, сразу же замыкалась в себе, услышав вопросы о прошлом. Спустя год Федор так и не узнал, кто она, откуда и почему находится в таком нервном состоянии. Он даже не мог жениться на ней, потому что у нее не было никаких документов. Пришлось взять в милиции справку об их безвозвратной утере, и с большими трудностями, но ему все же удалось выправить ей паспорт, содержащий информацию, внесенную с ее слов. Только тогда Федор впервые и услышал о Камышовке. На современных картах ее не оказалось. Населенный пункт с таким названием обнаружился в старом, советских времен, атласе Омской области и был отмечен как исчезнувший. Непонятно было, правду сказала Ксения или выдумала то, что первое пришло в голову.
Федор женился на ней и усыновил мальчика, которого она звала Борисом и утверждала, что ему четыре. Значит, когда они встретились на дороге, он был трехлетним. Дату рождения Ксения вспомнить не могла, только знала, что это была зима, потому что они очень мерзли. Прямо так и сказала: «Наверное, это была зима. Мы все время мерзли». Это звучало странно. Как это — наверное? Там, где она находилась, не было окон? Она не видела снега? Лишь чувствовала мороз? Никакие наводящие вопросы не давали результатов, как Федор ни пытался выведать хоть что-нибудь. А если начинал спрашивать более настойчиво, она закрывала лицо руками и принималась тихо плакать. В итоге пришлось смириться с тем, что пролить свет на ее покрытое мраком прошлое ему не удастся.
Ксения ожила, расцвела и превратилась в невероятную красавицу. Малыш привык к нему и прекратил агрессивные нападки. Они зажили счастливой семьей, как все: с уютными посиделками за ужином, с прогулками в парке по выходным, даже съездили к морю, в Сочи. Но говорили они всегда лишь о настоящем и будущем. О прошлом — никогда. Семейное счастье омрачали ночные кошмары Ксении, от которых она просыпалась с криками, покрытая холодным потом. Отказывалась говорить о том, что приснилось, и Федор терялся в догадках, пытаясь найти смысл в отрывистых фразах, выкрикиваемых ей во сне: «Прочь, живодер! Пусти! Сгинь, нечистая сила!» Однажды он проснулся посреди ночи и увидел, как Ксения стоит перед окном с ножом в руке. Рука ее была занесена за голову и дрожала, а лезвие тускло поблескивало в свете луны. Федор окликнул ее. Она резко обернулась и рассекла ножом воздух, воткнув его в подушку перед ним. Еще пара сантиметров — и на этом для Федора все бы закончилось. С того момента он решил давать ей снотворное, понимая, что в следующий раз Ксения может оказаться более меткой. Она сразу согласилась пить таблетки, плакала, просила прощения, говорила: «Я видела не тебя, другого. Я бы никогда не напала на тебя! Прости, прости, прости…» Но то, чего Федор так боялся, все-таки случилось. Однажды он не проконтролировал, выпила ли она таблетки на ночь. Забыл. Забыла и она. Ночью его будто толкнул кто-то. Он проснулся и увидел ее силуэт на фоне окна. Ксения стояла на подоконнике. Отражение ее лица в стекле потрясло его — оно было перекошено ненавистью. Федор совершил гигантский прыжок, чтобы предотвратить беду, но не успел. Хрипло прорычав: «Прочь!», она ударила рукой в стекло и под звон осколков полетела вниз. С двенадцатого этажа.
Скованный ужасом, Федор стоял в оконном проеме, оскалившемся острыми стеклянными зубами, и смотрел на ее белую фигуру и разметавшиеся волосы, до тех пор, пока его не дернули за руку. Пятилетний Борис стоял рядом и что-то говорил. Постепенно до Федора дошел смысл вопроса: «Где мама?» Он присел перед сыном на корточки, обнял его и зарыдал. «Ее нет. Ее больше нет», — ответил он ребенку под действием шока и до сих пор жалел об этих страшных, неосторожно оброненных вместе со слезами словах. Как он мог сказать такое?! Он же учитель, директор школы, педагог, в конце концов! С тех пор Федор постоянно винил себя за это.
Когда он вынырнул из потока нахлынувших воспоминаний, дождь уже стихал. Его слабый шелест был похож на человеческий шепот, и Федору казалось, что он даже различает слова — что-то вроде: «Лес…Лес…Лес…» В просвете между тучами выглянула луна — яркий желтый полумесяц, торчащий острыми концами вверх, будто опрокинутый. Выглядело это необычно. В сибирских краях такой луны не бывает, Федор это прекрасно знал. Так она может выглядеть лишь в южных странах, но не здесь… Вдруг луна закачалась из стороны в сторону, будто лодочка, подбрасываемая волной, и Федор решил, что его сознание вновь «уплывает». Приготовился провалиться во мрак, но этого не произошло. Луна все качалась и качалась над остроконечной макушкой исполинской ели, и, казалось, становилась ближе и больше. А потом над елью показался движущийся темный силуэт. Огромная голова с рогами в виде перевернутого полумесяца лежала, как арбуз на блюде, прямо на плечах — таких широких, что они загораживали полнеба. Из леса шел гигант, направляясь прямо к сторожке лесника. Федор вздохнул, даже не испугавшись. Все ясно: ведь он давно умер, потому и видит столько странностей. Вот и лесной бог, перед которым пришло время держать ответ… «Однако, интересное зрелище», — подумал Федор и прильнул к окну в ожидании, что же будет дальше.
А дальше из-за туч выплыла настоящая луна — огромная и яркая, будто отмытая ночным ливнем и отполированная струями до нестерпимого блеска. Ее свет озарил возвышавшегося над елями гиганта, и Федор не сдержал потрясенного возгласа. Перед ним было чудовище из сказки «Аленький цветочек», с мордой, похожей на медвежью, и могучим туловищем, покрытым длинной шерстью бурого цвета. Но оно не было зверем. У него были умные человеческие глаза. А когда существо подняло вверх передние лапы, раздвигая перед собой преграду из елей, оказалось, что они оканчиваются не когтями, а пятью мохнатыми пальцами. Из пасти его вырвался вздох, а затем раздался глубокий низкий голос:
— Зачем звала, Тара?
— Благодарю, что откликнулся, всеведущий Велес, — донесся знакомый голос неподалеку, и Федор, опустив взгляд вниз, разглядел белеющую на фоне леса женскую фигуру. Тара! Он узнал ее!
— Ты нарушила правило, Тара. Здесь людям не место, — прогудело иерихонской трубой существо.
ebooksa