Она много думала о Кире.
Кроме нее, она старалась ни о чем больше не думать. Она играла в слова в уме. Решала арифметические задачки. У нее с этим было хорошо. У нее была голова на плечах. «Мозги на месте», как выражалась ее школьная учительница. Она умела говорить и читать задом наперед, и очень быстро.
Но когда она засыпала, она теряла контроль и вновь оказывалась на выступе в скале, а море уже ждало ее и как будто подпрыгивало, стараясь ее схватить, как тигр за прутьями решетки. Оно было зеленое, словно желчь. Полицейский на скале пытался столкнуть ее в воду, и во сне она боролась с ним, она впилась ему в запястье, пока оттуда не хлынула кровь, а потом она спихнула его, а он катился и катился вниз. Он ее жутко разозлил. Эдакая образцово-показательная сволочь.
Она не собиралась оставлять девочку. Она стала для нее неоконченным делом, а она этого не выносила, ее сводило с ума, когда она что-то не заканчивала, оставляла в подвешенном состоянии, не обрубала полностью. Ей нравилось каждый раз все обрубать, одним резким движением, доводить до конца. До абсолютного завершения. У нее возникало чувство, будто у нее в кишках копошатся черви, когда она думала о чем-то неоконченном, не чисто сделанном, не полностью обрубленном. Это словно сыпь, которую нельзя почесать, – сыпь там, куда невозможно дотянуться, в печени или в кишках. И ничто не может заставить это прекратиться. Это была его вина. Их. Мужчин.
Она проснулась. Дверь резко открылась. Ключи.
Мужчина.
Поднос с грохотом опустился на стол. Сосиски в оранжевой луже с фасолью. Пончик. Вода.
Она посмотрела на мужчину. На ключи.
Она оттолкнула поднос, и он опрокинулся, бобы вместе с водой растеклись по полу. Он выругался.
Ей было приятно. Она не разговаривала с ними, ни с кем из них. Сказала свое имя, и все. Не отвечала на вопросы, не говорила им, что думает. Сидела молча. Она могла продолжать так вечно.
«Хорошо», – похвалила себя она, когда они сдались и оставили ее в покое. Хорошая девочка. Она ударила кулаком в свою ладонь. Хорошо. Черви наконец прекратили копошиться у нее в кишках. На какое-то время.
Она уже пожалела, что опрокинула воду. Ей начинало хотеться пить. Здесь было сухо, воздух был сухим, спертым.
Она стала со всей силы пинать ногой скамейку. Это напомнило ей о том любителе футбола. Он пинался. У нее на бедре еще неделю красовался желто-фиолетовый синяк после того, как он ее пнул. Ей даже показалось на секунду, что он может стать первым, кто ее одолеет, но он не смог. На самом деле она знала. Никто из них не мог. В конце концов она всегда оказывалась сильнее.
– Сильнее, Эдди, – говорил отец, – вот, моя девочка. Давай, сильнее. Попробуй, побей меня.
У нее никогда не получалось. Но он учил ее. Пока не ушел.
Это все, что она могла о нем вспомнить.
– Сильнее, Эдди. Давай, смелее. Вот моя девочка!
Этого хватило. Она продолжала пинать скамейку, пока они не пришли: решетка открылась, зазвенели ключи.
На этот раз женщина.
– Прекрати, Слайтхолм, завязывай сейчас же. Чего тебе надо?
ebooksa