– Она не будет говорить.
– Она как железная стена, да? Ничего не выдает. Ни намека. Только…
– Что?
– Только она это сделала. Со всеми ними.
– О да.
– На сколько она сядет, если все кончится прямо сейчас, как есть, как думаете? На десять? Больше?
– Десять минимум.
– Если у нас все получится с криминалистами…
– Да. Тогда все отлично.
– Но если нет…
– Черт, это просто невыносимо. Такой глухой тупик. Мы все знаем. И она знает, что мы все знаем. Но при этом – ничего. Она с тем же успехом могла похоронить их в песке. Или выкинуть в море.
– А мозгоправы не могут заставить ее расколоться?
– Сомневаюсь. Они тоже не со всеми справляются. Только притворяются.
– Я почуял от нее запах, знаете, босс? Этот запах.
– Вина.
– Испорченность. Испорченное всегда пахнет.
Они дошли до перекрестка. Дорога простиралась еще на много миль вперед – блестящая и липкая из-за солнца.
– Пойдем.
– Попытаемся еще раз?
Саймон молчал. Стоит ли? Они могли оставить это и на следующий день. Или продолжать давить, надеясь извести ее, вымотать до предела. Но, конечно, это не сработает. Она была не из тех, кто выматывается. Хоть когда-нибудь. Но он не мог просто все оставить и вернуться в Лаффертон. Потерять все концы.