Дженнифер Морг

Снаружи меня ждет горилла-охранник. Макмюррей стоит у закрытой двери в комнату отдыха. Охранник жестом зовет меня за собой, а затем поворачивается и идет прочь по коридору, я покорно плетусь следом. Макмюррей замыкает шествие. Коридор то и дело разделяют герметичные переборки, а значит, и надоедливые перемычки, через которые приходится переступать. К тому же остро не хватает иллюминаторов, чтобы понять, где мы: декораторы явно поработали на славу, но этот корабль строили не как роскошную яхту, а его новый владелец, очевидно, поставил боевую живучесть судна выше эстетики. Мы минуем несколько дверей, поднимаемся по очень крутой лесенке, и я понимаю, что мы вошли на Территорию Хозяина: металлический пол уступает место тиковому паркету и коврам ручной работы, и вот здесь коридоры расширили, чтобы проходили толстые котики. Или наоборот – соорудили покои хозяина там, где раньше хранили крылатые ракеты и боезапас для носового стомиллиметрового орудия.

Вертикальные пусковые установки ракет «Калибр-НК» немаленькие, и хозяйский холл метра на три длиннее всего моего дома. Вместо обоев стены затянули чем-то вроде золотой парчи, которую, к счастью, по большей части скрывают девяностосантиметровые дисплеи «Sony» в бесценных антикварных картинных рамах. Сейчас они все выключены или показывают скринсейвер с логотипом корпорации «TLA». Мебель такая же безвкусная. Я вижу диван, который явно успел сбежать из Версаля за минуту до того, как туда ворвалась революционная полиция моды, книжный шкаф, заставленный самоучителями бизнесмена («Справочник обвиняемого по процедурам Международного уголовного суда», «Социопатия за двенадцать простых шагов», «Секреты глобализации для быстрого вывода активов»), и старинный сервант, избыточный, как барокко. Я невольно начинаю искать глазами дешевую репродукцию картины, на которой собаки играют в покер, или ту, где клоун с грустными глазами… в общем, что угодно, чтобы хоть на миг отвлечься от трагического столкновения больших денег и чрезвычайно плохого вкуса.

А потом я вижу Стол.

Для директоров стол – это как тюнингованный «Мицубиси-Кольт» с легкосплавными дисками, покраской под металлик и огромной хромированной выхлопной трубой для быдлана – то есть огромный символический член, которым можно помахать, чтобы показать собственную важность. Если хочешь понять начальника, смотри на его стол. И вот Стол Биллингтона требует писать себя с большой буквы. Как трон средневекового короля, он создан, чтобы внятно говорить бедняге, которого сюда призвали: «Владелец этого предмета мебели выше тебя». Когда-нибудь я напишу учебник по выведению характера человека по его имуществу; пока скажу только, что этот пример громко орет – мания величия.

Пусть у Биллингтона самомнение размером с авианосец, но даже он не настолько тщеславен, чтобы оставить стол пустым (это значило бы, что он вроде как бездельник) или захламить бессмысленными безделушками (которые указывали бы на смехотворную пошлость). Это стол серьезного человека. На нем стоит рабочий (смотрите, я работаю!) компьютер, а на другой стороне – телефон и галогеновая лампа. Еще один предмет вызывает у меня неприятное потрясение, когда я узнаю узор на нем: миллионы людей о таком не подумали бы, но владелец этого предмета мебели использует матрицу сдерживания Бельфегора-Мандельброта второго рода в качестве коврика для мыши, что делает его либо высококлассным адептом магии, либо маньяком-самоубийцей. В общем, диагноз подтверждается. Это стол очень амбициозного сумасшедшего, склонного идти на безумный риск. И он не стыдится, он хвастается этим – и явно свято верует в альфа-самцовые демонстрации статуса посредством мебели.

Макмюррей жестом останавливает меня на ковре перед Столом.

– Жди здесь, босс придет через минуту. – А затем указывает на изломанную конструкцию из стали и тонкой черной кожи, которую мог бы принять за кресло только Ле Корбюзье: – Садись.

Я с опаской сажусь и не удивился бы, если бы стальные наручники вдруг выскочили из скрытого отделения и пристегнули меня к подлокотникам. Голова раскалывается, меня бросает одновременно в жар и холод. Я кошусь на Макмюррея – надеюсь, небрежным, а не запуганным взглядом. В Прачечной инструкции по поведению в полевых условиях самым преступным образом умалчивают о том, как себя вести, если ты вдруг оказался в плену на борту яхты безумного миллиардера-некроманта. Ну, кроме обычного строгого наставления сохранять все чеки по расходам при исполнении.

– Где Рамона?

– Не помню, чтобы я разрешал тебе задавать вопросы.

Макмюррей смотрит на меня через свои очки в тонкой стальной оправе до тех пор, пока у меня на спине не вырастают сосульки.

– У Эллиса есть особая необходимость в сотруднике такого… типа. А я – специалист по управлению таким персоналом. – Пауза. – Пока вы запутаны, с ней можно будет совладать, так что нет нужды от нее избавляться.

Я сглатываю. Во рту пересохло, пульс стучит в ушах. Не так все должно было быть: она должна была остаться в убежище, работать передатчиком! Макмюррей понимающе кивает.

– Не стоит принижать и вашу собственную ценность для нас, мистер Говард, – говорит он. – Вы для нас не только удобный рычаг. – У него на поясе тихонько жужжит пейджер. – Мистер Биллингтон идет сюда.

Дверь позади Стола открывается.

– Ага, мистер Б… Говард.

Биллингтон входит и решительно садится в черное офисное кресло за Столом. Судя по развороту плеч и улыбке, которая играет у него на губах, Эллис в отличном настроении.

– Я так рад, что вы смогли приехать сюда сегодня вечером. Полагаю, вечеринка моей жены пришлась вам не совсем по вкусу?

Я разглядываю его. Биллингтон – обходительный, самодовольный сукин сын в смокинге, и на миг на меня накатывает почти неодолимое желание двинуть ему в нос. Мне удается его сдержать: громила у меня за спиной означает, что на это у меня будет только один шанс, а последствия повредят Рамоне в той же мере, что и мне. Но искушение все равно велико.

– Мне поручили сделать ставку на вашем аукционе, – говорю я, сохраняя невозмутимое лицо. – В похищении не было нужды, и это может подтолкнуть моих работодателей к тому, чтобы пересмотреть свое весьма щедрое предложение.