Дженнифер Морг

Наконец инструктаж меня отпускает, и я счастливо погружаюсь в глубь озера сонного беспамятства. И в нем покачиваюсь из стороны в сторону, как паланкин на спине слона. Миг спустя я понимаю, что у меня раскалывается голова, а во рту будто устроили выгребную яму какие-то грызуны. И я не сплю. О нет, только не это. Я дергаюсь и пытаюсь понять, где нахожусь. Я лежу на спине, что само по себе плохо, дышу ртом и…

– Он очнулся.

– Хорошо. Говард, хватит притворяться.

На этот раз мой стон уже слышен всем. Вместо глаз у меня соленые помидорчики, и открыть их получается только неимоверным усилием воли. Мозг завершает перезагрузку, и в него поступают новые факты. Я лежу на спине, одетый, на чем-то вроде кушетки или дивана. Голос я опознал – это Макмюррей. Комната хорошо освещена, и я замечаю, что лежанка укрыта тонкой вышитой тканью, а изогнутые стены покрыты панелями из старого красного дерева: в общем, на местный полицейский участок не похоже.

– Секундочку, – бормочу я.

– Садись.

В его голосе нет нетерпения, только полная уверенность в себе.

Я напрягаю мышцы – слишком тяжелые и непослушные со сна, – сбрасываю ноги на пол и одновременно сажусь. Волна головокружения чуть не укладывает меня обратно, но я беру себя в руки и протираю глаза. Спрашиваю неуверенно:

– Где я?

«И где Рамона? Все еще в ловушке?»

Макмюррей присаживается напротив: скамья, на которой я лежу, змеей обвивает трапециевидную комнату с наклоненными наружу стенами и дверью в единственной прямоугольной стене. Здесь довольно уютно, только у двери маячит горилла в черном форменном комбинезоне, берете и зеркальных темных очках (что совершенно несуразно, потому что уже хорошо за полночь). Окна маленькие и овальные, с симпатичными, но вполне рабочими на вид металлическими крышками, а в основание скамьи встроены ящики. Гудит не только у меня в голове – звук идет из-под пола. И все это может значить только одно.

– Добро пожаловать на «Мабузе», – говорит Макмюррей. Затем сконфуженно пожимает плечами: – Прости за то, как тебе выдали посадочный талон: Иоанна не самая тактичная личность, а я поручил ей пригласить тебя так, чтобы ты не отказался. Это бы совершенно разрушило сюжет.

Я потираю виски и издаю тихий стон.

– А обязательно было… нет, не отвечай, давай угадаю: это традиция, старинный устав или что-то в этом роде. – Продолжаю потирать виски. – А стакан воды можно? И в туалет? – Меня терзает не только барбитуратное похмелье: коктейли тоже решили отомстить. – Если ты меня поведешь к большой шишке, мне нужно сперва освежиться.

«Пожалуйста, пусть он скажет да», – молю я любого из капризных богов, какой только ни услышит меня сегодня; одного похмелья хватит, не нужно меня еще и бить.

Секунду я думаю, что зашел слишком далеко, но Макмюррей дает знак громиле, и тот поворачивается, чтобы открыть дверь, а затем выходит в узкий коридор.

– Соседняя дверь. У тебя пять минут.

Макмюррей смотрит, как я неуверенно поднимаюсь на ноги. Он кивает – вполне дружелюбно – и жестом указывает на другую дверь рядом с комнатой отдыха (или что это за каюта, куда меня положили отоспаться?). Открываю дверь и обнаруживаю за ней своего рода ванную, размером едва ли больше туалета в самолете, но тоже очень красиво обставленную. Я успеваю помочиться и выпить примерно полпинты воды из заботливо оставленного пластикового стаканчика, а потом примерно минуту сижу на унитазе и пытаюсь не сблевать.

«Рамона, прием?»

Если она что-то и отвечает, я ее не слышу. Итак, что мы имеем? Мой телефон пропал вместе с заклятьями на цепочке, часами и плечевой кобурой. Галстук-бабочка болтается на воротнике. Тесные туфли с меня благоразумно решили не снимать. Я приподнимаю бровь, глядя на парня в зеркале, а он мрачнеет и пожимает плечами: ничем, мол, не могу помочь. Поэтому я умываюсь, пытаюсь пятерней привести волосы в порядок и возвращаюсь назад.