Дженнифер Морг

22
18
20
22
24
26
28
30

– Но чего добивается Биллингтон? Что он призывает?

– Мы не знаем.

– Догадки есть? – саркастически спрашиваю я. – Может, Глубоководных?

Рамона злится и качает головой.

– Нет! Точно не их.

Чувство ужаса уже просто удушающее, гнетущее. Вдруг я понимаю: это личное.

Я пристально смотрю на нее. Снова проблеск серебра, вода плещется у ее грудей, ошеломительных, идеальной формы грудей. Стараюсь отогнать наваждение. Это не мои чувства, правда? Трудно бороться с чарами. Я хочу видеть ее такой, какая она есть на самом деле. Набираю полную грудь воздуха и заставляю себя вернуться к делу:

– Почему ты так уверена, что за ним стоят не Глубоководные? Ты от меня что-то скрываешь. В чем дело?

– Потому что они мыслят иначе. И да, черт побери, я от тебя что-то скрываю. – Она хмуро смотрит на меня, и я чувствую, как обида и уязвленная гордость в ней борются с чем-то другим… Тревогой? Беспокойством? – Нет, так не годится. Я тебя сюда привела, чтобы объяснить, почему тебе ничего не говорят, а не ссориться…

– А я-то думал, тебе только тело мое и нужно. – На этот раз я успеваю вскинуть руки прежде, чем она начнет ругаться. – Прости, но ты себе хоть представляешь, насколько эти чары отвлекают от дела?

Потрясающее очарование, пугающая, совершенная красота, но в итоге практически невозможно сосредоточиться на разговоре о лжи и обмане и не думать при этом, какой кошмар под ними скрывается. Взгляд Рамоны столь пристален, что я снова чувствую ее внутри своей головы: она смотрит на себя моими запорошенными чарами глазами.

– Ладно, обезьяныш, хочешь – получишь, – говорит она спокойным и суровым голосом. – Только запомни: ты сам этого хотел.

И она отпускает якорь чар, за который держалась. Исходящая от бетонного защитного сооружения сила сдувает их прочь, как ураган срывает шляпу, – и я вижу настоящую Рамону. И поражаюсь – дважды.

Я ахаю. И не могу сдержаться.

– Ты одна из них! – Я встречаю взгляд ее ясных изумрудных глаз и тихонько добавляю: – Вау.

Рамона ничего не говорит, только чуть вздрагивает идеально очерченная ноздря. Ее кожа поблескивает светлым серебром, будто мелкой рыбьей чешуей; ее длинные волосы цвета бутылочного стекла обрамляют высокоскулое лицо с широким ртом и нечеловечески совершенную длинную шею, на коже над ключицами виднеются два ряда прорезей. Груди у нее маленькие, немногим больше сосков, а под ними виднеются еще две. Она поднимает правую руку, растопырив пальцы, чтобы я увидел тонкие перепонки.

– И что ты обо мне теперь думаешь, обезьяныш?

Я сглатываю. Она точно статуя из ртути, сотворенная морскими нелюдями, которые взяли саму сущность человеческой женской красоты и подправили ее, чтобы получить необходимого искусственного посредника, который мог бы ходить среди дикарей на их засушливых материках.

– Я уже видел полу… прости, морерожденных раньше. В Данвиче. Но не таких, как… как ты. Ух. Ты совсем другая.

Я пялюсь на нее с отвисшей челюстью. Другая – это еще очень мягко сказано. Чары, которыми она обычно окутана, не делают ее невероятно прекрасной для людского глаза, наоборот, они скрывают наиболее экзотические аспекты ее внешности. Без чар она умопомрачительна, настолько непохожа на лишенных подбородков последователей святого Удильщика, насколько вообще можно вообразить.